Алексей Тихонов: Девичье поле

И бабушка, увидав дорогую, стремясь обнять её, подняла обе руки, и свободную и с костылём, и, не в силах тронуться с места, только восклицала, точно всхлипывала:

— Натка!.. Натка!..

Наташа замахала на неё обеими руками:

— Уходите, уходите, скорей, бабушка: простудитесь, я с морозу!

Бабушка, как виноватая, опустила руки, мгновенно повернулась и, идя к дивану в гостиной, лепетала сама с собой:

— Усля, дусецька! Усля усь, ус-ля!.. Усля!..

Она грузно опустилась на диван и уставилась восхищённым и в то же время немного грустным взглядом на двери в переднюю.

Чрез две-три минуты Наташа, раздевшись, расцеловавшись и с Варей, оттерев озябшие руки и щеки, и ещё раз обняв не спускавшую с неё глаз мать, вошла в гостиную. Улыбаясь, вся сияя радостью, молодостью, здоровьем, направилась прямо к бабушке. Старуха, отставив теперь свой костыль к дивану и уже не поднимаясь с места, простирала к внучке руки и, вся дрожа от волнения, причитала своим детским лепетанием:

— Поди, поди ко мне, детка моя! Поди, полядуй меня, сталюху!

— Здравствуйте, бабусенька, здравствуйте моя хорошая! — говорила Наташа, целуя бабушку, потом опускаясь перед ней на колени, целуя её руки в снова обнимая и целуя склонившееся к ней морщинистое, но дорогое ей лицо. — Ну, как вы тут, бабушка? Хорошо ведёте себя? Не хвораете? Молодцом?

— Холёсё, холёсё! Молодцом! — смеясь, отвечает старуха, обнажая из-под старческих иссохших губ два ряда великолепных белых зубов.

Наташа дерзко-нежно постукивает по щеке и, лукаво подмигивая, спрашивает:

— Зубки не болят?

Бабушка улыбается ещё шире и целует внучку и ласково-ласково лепечет:

— Не болят, сялунья ты моя холёсая. Не болят. Отлицьные зюбы — не далём пятьдесят цельковых заплятиля.

Из дверей в столовую выглянула Лина:

— Ната, хочешь, дать тебе сейчас чаю, согреться, или прямо — через пять минут будем обедать?

— А чай есть, готовый?

— Кипяток на плите. Чрез минуту.

Бабушка вмешалась:

— Давай, Полинька, сколее цяю, цяю — детке соглеться надо. Надо. А потом и обедать сколее.

Наташа тоже подтвердила это сестре ласковым утвердительным взглядом и послала ей воздушный, одними губами, поцелуй.

— Замёлзля, а? Долёгой-то?.. Да ты как плиехаля-то?.. — допрашивала теперь бабушка Наташу. — Лёсядей-то не посылали…

— Мне так хотелось вас поскорее видеть, бабушка, что я пешком пришла, — серьёзным тоном сказала Наташа. А в глазах светится задорный огонёк насмешки.

Бабушка, во всем доверчивая, приняла было сначала её слова, как всегда, за чистую монету. Но догадалась и, уже и сама затаив ласковую насмешку, как играют с детьми, выразила своим певучим тоном скорее удивление, чем сомнение:

— Н-но!.. Натка, ты влёс?

— Правда, бабушка. Что, вы! Четыре-то версты. Да разве мы сто раз не хаживали пешком в город. Вам не дойти, а у нас ноги молодые.

Бабушка готова была и верить и не верить. И только покачивая головой, ласково смеясь, говорила:

— Влёс, Натка, влёс! По глазам визу, сто влёс. Озольница известная.

И она обнимала и целовала все ещё стоявшую перед ней на коленях Наташу, и слезы радости застилали глаза старухи: она сняла очки, положила их на стол, достала из кармана платок и, торопливо вытерев глаза, вытерла и очки, опять надела их и снова ласково-ласково смотрела на внучку. А Наташа тоже полным любви взглядом смотрела на бабушку и с милой усмешкой, точно с укоризной, покачивала головой и думала: «Как по писаному!» И, вдруг вскочив, она бурно обняла старуху и, засыпав её поцелуями, говорила:

— Ах, вы, бабуня моя хорошая! Милая, хорошая!

Тётя Анна Петровна вошла со словами:

— Наташа, мама зовёт тебя наверх посмотреть, все ли вещи внесли в твою комнату. Извозчика я уже рассчитала, он сейчас уезжает.

— Иду, иду! Бабусенька, до свидания пока. Бегу умыться.

А на дороге — Лина с чаем. Наташа взяла у неё из рук чашку и, поцеловав сестру в лоб, пошла, прихлёбывая горячий чай и причмокивая, к лестнице в мезонин.

За обедом.

Александра Петровна, в чёрном, строгом, точно монашеском платье, сидит на хозяйском месте, на конце стола; по правую руку от неё Наташа, за ней Лина, по левую — бабушка и Анна Петровна. Ни Анна Петровна, ни Лина не сняли и к обеду своих красивых ситцевых передников с нагрудниками, как привыкли ходить дома, за работой, в течение всего дня.

— Господи, какой суп! Какой суп! — восклицает Наташа и с аппетитом, и точно торопясь, глотает ложку за ложкой янтарный картофельный суп. — В целом мире нет такого супа как на мызе Гурьевых «Девичье поле»!