Наверное, в этом есть своя правда. Тамплиеры не имели возможности получить основательное монастырское воспитание, - решил высказать свою догадку Соньер.
Абсолютно верно. Я рад, что вы понимаете меня. Разум тамплиеров, воинов-монахов, не мог уловить некоторые теологические тонкости Лоуренса Аравийского, и вскоре рыцари даже стали надевать на себя легкую шелковую одежду шейхов. Однако проследить за их деятельностью в этот период представляется довольно трудным делом, поскольку христианские историографы, такие как Гийом де Тир, не упускали ни единой возможности, чтобы очернить их. Ясно одно, тамплиеры в своих поисках истины отклонились от догм и вступили на весьма опасную почву мистицизма. Возьмем к примеру все ту же черную Богородицу. Великий Фулканелли решил по-особому прочитать иконы в соборах, принадлежащих Ордену, и пришел к удивительному заключению: для него стала совершенно очевидной связь между кельтской Богородицей и алхимическими изысканиями. Черная Богородица символизирует собой начало, над поисками которого трудились те, кто искал философский камень...
После разговора с Буде Соньер решил сам посмотреть на знаменитую черную Богородицу, о которой так много говорил аббат. Дождавшись подходящего момента, он сел в поезд и отправился к Вдохновенному холму. Отсутствовал Соньер около месяца. По возвращении домой он сильно изменился: помрачнел и перестал даже ходить на рыбалку, зато его часто видели в лесу и в других глухих местах Ренне-ле-Шато. Крестьяне рассказывали, что их кюре мог подолгу стоять у какого-то камня, на котором ещё была заметна полустершаяся надпись. Священник завел знакомства со стариками-фермерами и полюбил расспрашивать их о далеком прошлом. Соньер стал носить с собой книжку, чтобы записывать туда услышанные предания. Он по-прежнему навещал своего друга аббата. Друзья читали старые полуистлевшие манускрипты и о чем-то жарко спорили.
Но чем бы ни занимался Соньер, как далеко не уходил от своего дома в поисках неведомого, он почти всюду мог видеть колокольню своей церкви Марии Магдалины. И в самом деле: каждая часть приходского храма, открывавшаяся наблюдательному взору, отличалась от всякой другой постройки Ренне-ле-Шато, включая и величественный замок Бланшфор. Глядя на колокольню, Соньер и Буде в былые времена сидя с удочками на берегу в час заката мысленно сливались со шпилем и в блаженстве улыбались старым потрескавшимся камням. Они знали, что в следующий раз их ждет чудо. И чудо неизменно свершалось, но уже во время другой рыбалки, когда клев приходился на утреннюю зорьку. Этого мига рыбаки ждали с нетерпением и заранее занимали места на берегу реки, как в партере театра, не обращая внимания даже на мокрую от утренней росы траву. Казалось, что два приятеля лишь делают вид, будто удят рыбу, а на самом деле пытаются обмануть неведомое божество своим напускным равнодушием. В такие минуты они не обращали внимание на поплавки, и караси, щуки, налимы могли спокойно закусывать их жирными червями, выделывающими уморительные фигуры в воде, напоминая своими движениями нестройные и очень нервные звуки оркестра перед тем, как дирижер взмахнет палочкой. Итак, они не ловили рыбу, а сидели и ждали. Ждали, когда солнце начнет золотить самый шпиль колокольни. И это было подобно первой робкой ноте. Она ещё не предвещала ничего необычного, словно смычком тронули струну старой виолы - и больше ничего. Но червь замирал на крючке, рыба застывала в воде с открытым жадным ртом, и начиналось Представление. Уже этого звука было достаточно для опытного музыканта. Он был подобен первому жесту творения, тяжелому вздоху Бога, размышляющему о том, что должно вот-вот появиться на свет. Поначалу солнце освещало лишь самую верхнюю часть колокольни, но вот древние тяжелые камни постепенно начинали вступать в солнечную зону, и казалось, что смычок Мастера уже не робко, а уверенно, со знанием дела касался струн старой виолы, и сделавшись легче света, камни колокольни мгновенно теряли всю свою тяжесть и взлетали - и в следующий миг были уже высоко-высоко, словно голос, запевший фальцетом, и неожиданно взявший целой октавой выше.
Вряд ли Соньер мог объяснить даже самому себе, почему он решил заняться реконструкцией старого храма, заложенного ещё вестготами в VI веке. Скорее всего, церковь сама потребовала от священника чего-то подобного, решив приоткрыть людям Тайну, которая заставляла её петь при каждом восходе солнца. Как бы там ни было, но работы начались.
Читать дальше