Цензор
( поправляет )
Люблю тебя. И не скорбя,
Подобно господам писакам,
Обязан век любить тебя,
Соединясь законным браком.
( подписывает ).
Занавес падает. В печати появляется стихотворение: «Природа, вино и любовь», под которым красуется подпись П о э т а.
В журналах выходят рецензии, в которых говорится о вдохновении, непосредственном творчестве, смелости мысли, оригинальности оборотов речи и выражений, художественной целости и гражданских стремлениях автора.
1863
Курочкин В. С . Указ. соч. С. 183–185. Впервые опубликовано в журнале «Современность» (1868. № 2. С. 30–32) без подписи автора и под заглавием «О ценсуре». Курочкин предполагал напечатать «трагедию» в журнале «Искра» в 1863 г., но она была запрещена С.-Петербургским цензурным комитетом.
О гласности болея и тоскуя
Почти пять лет,
К прискорбию, ее не нахожу я
В столбцах газет;
Не нахожу в полемике журнальной,
Хоть предо мной
И обличен в печати Н. квартальный,
М. становой.
Я гласности, я гласности желаю
В столбцах газет, —
Но формулы, как в алгебре, встречаю [124]:
Икс, Игрек, Зет <���…>
Я гласности умеренной, здоровой
Желал душой.
И голосил в словесности банкетной,
Что гласность – свет.
Хоть на меня глядели уж приветно —
Икс, Игрек, Зет.
Но пробил час – и образ исполинский,
Мой идеал,
Как Истину когда-то Баратынский [125],
Я увидал.
В глухую ночь она ко мне явилась
В сияньи дня —
И кровь во мне с двух слов остановилась:
«Ты звал меня!»…
«Ты звал меня» – вонзилось в грудь, как жало,
И в тот же миг
Я в ужасе набросил покрывало
На светлый лик <���…>
«Нет, я не твой! Я звал тебя с задором,
Но этот зов
Был, как десерт обеденный, набором
Красивых слов.
Оставь меня! Мы оба не созрели…
Нет! Дай мне срок.
Дай доползти к благополучной цели,
Дай, чтоб я мог,
Обзаведясь влияньем и мильоном,
Не трепетать —
Когда придешь, со свистом и трезвоном,
Меня карать».
1860
Курочкин В. С . Указ. соч. С. 46. Впервые: Искра. 1860. № 13. С. 144–145 (под заглавием «Предостережение»).
Из стихотворения «Я признаюсь…»
<���…> Я вам призна́юсь, что знать не могу,
Что думает птица, когда на лугу
Холодный туман начинает бродить,
А солнце встает и не смеет светить.
Но знаю – ох, знаю, что мыслит поэт,
Когда для него гаснет солнечный свет.
Ведь я у цензуры слуга крепостной,
Так думает он – и холодной рукой
Сдавя свою голову, тихо поет,
Когда его музу цензура сечет <���…>
1870-е годы
Полонский Я. П. Стихотворения. Л., 1954. С. 239. Впервые: Полонский Я. П . Стихотворения и поэмы., Л., 1935. При жизни автора не печаталось.
О поэте Якове Петровиче Полонском (1819–1998), долгие годы служившем в Комитете цензуры иностранной, см. Перечень цензоров. По словам его сослуживца Н. Г. Мардарьева, «в качестве цензора Яков Петрович был большим сторонником свободы обращения в русском обществе иностранной литературы. И его рапорты о прочитанных книгах очень редко кончались стереотипным заключением: “Ввиду этого я нахожу, что означенное сочинение следует запретить к обращению в России”. Такого же свободного взгляда держался он и в отношении выдачи запрещенных книг по прошениям» (Цензура в России. С. 203).
* * *
Давно известная всем дура
Неугомонная цензура
Кой-как питает нашу плоть…
Благослови ее Господь!
Е. С. Сонина ( Сонина Е. С . С. 49–50) убедительно оспаривает установившуюся традицию, согласно которой это шутливое стихотворение приписывалось долгое время Ф. И. Тютчеву. Авторство установлено благодаря автографу стихотворения, подписанного Полонским (хранится в рукописном альбоме его сослуживца П. А. Вакара).
* * *
<���…> Мы бились не за старые долги,
Не за барыню в фальшивых волосах;
Нет, – мы были бескорыстные враги.
Вольной мысли то владыка, то слуга,
Я сбирался беспощадным быть врагом,
Поражая беспощадного врага;
Но – тюрьма его прикрыла, как щитом.
Перед этою защитой я – пигмей.
Или вы не знаете, что мы
Легче веруем под музыку цепей
Всякой мысли, выходящей из тюрьмы?
Иль не знаете, что даже злая ложь
Облекается в сияние добра,
Если ей грозит насилья острый нож,
А мне сила неподкупного пера?
Я вчера еще перо мое точил,
Я вчера еще кипел и возражал;
А сегодня ум мой крылья опустил,
Потому что я боец, а не нахал.
Я краснел бы перед вами и собой
Если б узника да вздумал уличать.
Поневоле он замолк передо мной, —
И я должен поневоле замолчать.
Стала светом недосказанная ложь,
Недосказанная правда стала тьмой.
Что же делать? И кого теперь винить?
Господа! Во имя правды и добра, —
Не за счастье буду пить я, – буду пить
За свободу мне враждебного пера.
Читать дальше