Юрий Буйда: Кёнигсберг

- Без Веры. Без Коня. Без и есть бес: в поле водит, мы - одни. Но ты поклялся рассказать о Костяне. Весь коньяк в твоем распоряжении, а мало будет - свистни: на цыпочках принесут. Это ж вагон СВ.

Я лихо скрутил пробку с "Арарата", налил в две рюмочки - Кате символически, глотнул из бутылки, потом опрокинул в рот из рюмки.

- Годится. Только я - лежа. Не возражаешь? Оповести храпом, когда скучно будет...

- Да чтоб я хоть раз в жизни захрапела...

- Ладно, тогда опусти ногу - складочка под коленкой мне навевает вовсе не эпические настроения.

Я поднял руки, закинул их за голову и закурил. Дымок струйкой потянул в узкую щель приспущенного окна.

Вообще-то Костян поселился в нашем доме задолго до своего рождения и появления своего отца. В сорок первом его отца за что-то там здорово посадили, и он вышел только в пятьдесят пятом, а на крылечке его встречала жена с годовалым малышом на руках. Иван задумчиво вздохнул и спросил: "Хоть не от немца?" Жена тотчас соврала: "Да ты что!" Это когда отец его уже исчез, а мать спилась, Костян перед походом в милицию на всякий случай поинтересовался, кем ему писаться - верблюдом безрогим или скотиной стоеросовой (этими прозвищами чаще всего и награждала его мамаша), женщина вдруг подняла голову от кухонной клеенки и сказала: "Родился ты от немца, а рос с русскими, вот и решай как хочешь". Поковыряв в носу, Костян решил: во что бы то ни стало добьется от вечно пьяной паспортистки, что в его паспорте против графы "национальность" будет четко выведено "клеенка". Отец - русский, мать - русская, а сын - клеенка.

Иван Григорьев-Сартори был хорошим пловцом и еще лучшим - тренером. Уж сколько миль я по его воле пропахал - немерено. Он разработал специальную систему упражнений и даже изготовил из ржавой кровати и двух велосипедов что-то вроде тренажера, чтобы я каждый день - исключением стали похороны матери - занимался плаванием, плаванием и только плаванием. Когда военрук вдруг выяснил, что я стреляю из любого положения и всегда в десятку, дядя предложил решить спор по-честному - за картами - и выиграл меня в покер трижды. Костян утверждал, что сидел в это время под столом со специальным зеркальцем и подсказывал отцу нужные ходы. Узнав об этом, Иван устало хлопнул отпрыска по шее и сказал: "Мне, сынок, эти карты раза три жизнь в лагерях спасали. Я самого Червя Червивого завалил при свидетелях, а когда он на меня бросился, на чей-то нож напоролся. Ножи же у нас делали из уголка консервной банки - полукольцом: воткнуть воткнешь, а вынуть - только с кишками. - Он посмотрел на меня строго. - Плавать и плавать, Борис. Рыть воду, как говно, в котором сундук с сокровищами спрятан". Плавал я без шапочки, и у меня вечно были проблемы с левым ухом, сколько ни продували его, сколько ни промывали, сколько чего ни делали. Когда я - уже после смерти отца - стал чемпионом Союза среди юниоров, боли стали невыносимыми. Оперировали по поводу доброкачественной опухоли среднего уха. Никакого плавания. Так и попал в пограничники, потому что острота-то слуха не снизилась.

А дядя Ваня скоро совсем спился. Ногу ему отрезали - повредил чем-то. А потом исчез. Через год жена получила официальное уведомление о пропаже без вести. То есть - стала вдовой.

- К генералу Котельникову подался, - шепотом поделился со мной Костян, который к тому времени совсем переселился в наш дом и жил в одной комнате со мной. - Которого он от пуза лечил.

История была такая. Году в сорок третьем, а может, и в сорок четвертом, когда наша победа стала делом времени, согнали в дельту Волги тыщи зеков. Они там все мерили-измеряли и потихохоньку двигались на север, отыскивая место для гидроэлектростанции. А командовал тыщами зеков генерал-лейтенант Котельников, страшный взяточник - отец рассказывал, как ему каждый месяц со всех лагерей долю свозили, - а главное - бабник. Но колода. Уши, плечи, талия, жопа, ляжки, пятки - абсолютно правильный прямоугольник или даже параллелепипед. Правда, на настоящий пипед он не тянул - брюхо кубом торчало. А там же гарнизон, мамзельки, офицерские жены да и вообще вольных баб - как арбузов. Калмыцкие ж степи. А у генерала зеркальная болезнь: чтобы посмотреть на своего любимчика, ему приходилось к зеркалу подходить. Кто-то надоумил его заняться плаванием, да всерьез, каждый день. Выбрали моего отца, потому что до войны он на всю страну был знаменитым пловцом. Реки там разные, но подходящей не нашлось. И тогда генерал спрашивает: "Бассейн нужен? Сделаем!" Представляешь, в песках полупустыни, где перекати-поле больше самого поля, где верблюды не целуются, чтобы слюну не тратить, выкопали пятидесятиметровый бассейн, нашли мастеров для одновременной - другая не годится - заливки бетоном ванны, залили за одну ночь, установили разные там фильтры и вентиляторы, накрыли специальной двойной крышей - от жары, - нате! Через неделю поняли: не то. Генерал был человек дисциплинированный, сказали ему в пять тридцать шагом арш в воду, он и шагом арш. Но на нем же десять тысяч зеков, отчеты, то да сё. А после обеда или даже вечерком в бассейн не сунуться - баня. И двойная крыша не спасла. Строить охладительную систему - прикинули дорого, долго и до Сталина может дойти. Хоть стреляйся. И тут повстречался наш генерал с другим генералом, который тогда в районе Ахтубы испытывал наши вертолеты и прочие самолеты, поговорили по душам - и договорились. Теперь после обеда и до самой ночи над бассейном висели пять тысяч вертолетов - от такусеньких до такущих. Расположены они были искусно спиральной пирамидой, как отец это называл, и самые мощные машины гнали воздух аж из стратосферы вниз, где его с лопасти на лопасть в целости и сохранности, ну, чуть потеплевшим, доставляли в бассейн через специальные воздухозаборники. Генералы плавают, отец ими командует, а наверху вообрази! - пять тысяч вертолетов воздух гоняют сверху вниз!