Алексей Толстой - Драматическая трилогия (сборник)

Ах, грех какой! Пойдем, Семен Никитич,

Пойдем к владыке начинать допрос.

Помилуй Бог царя и государя!

Уводят бояр, окруженных стрельцами.

Борис (один).

«Убит, но жив»! Свершилось предсказанье!

Загадка разъяснилася: мой враг

Встал на меня из гроба грозной тенью!

Я ждал невзгод; возможные все беды

Предусмотрел: войну, и мор, и голод,

И мятежи – и всем им дать отпор

Я был готов. Но чтоб воскрес убитый —

Я ждать не мог! Меня без обороны

Застал удар. Державным кораблем

В моей спокойной управляя силе,

Я в ясный день на бег его глядел.

Вдруг грянул гром. С налету взрыла буря

Морскую гладь – крутит и ломит древо

И парус рвет… Не время разбирать,

Чей небо грех крушением карает —

Долг кормчего скорей спасти корабль!

Беда грозит – рубить я должен снасти!

Нет выбора – прошла пора медлений

И кротости! Кто враг царю Борису —

Тот царству враг! Пощады никому!

Казнь кличет казнь – власть требовала жертв —

И первых кровь чтоб не лилася даром,

Топор все вновь подъемлется к ударам!

Входит Шуйский.

Шуйский.

По твоему, великий государь,

Являюся указу.

Борис.

Князь Василий!

Ты избран мной быть старшим у допроса

Романовых. Мне верность показать

Даю тебе я случай.

Шуйский.

Заслужу,

Царь-государь, великое твое

Доверие!

Борис.

Изда́вна злоба их

Мне ведома. Но за мое терпенье

Я ожидал раскаянья от них;

Они ж бояр с собою на меня

Замыслили поднять, а мне погибель

Готовили.

Шуйский.

Недаром от меня

Таилися они!

Борис.

Твой розыск ныне

Явит: как мыслишь ты ко мне.

Шуйский.

Помилуй,

Царь-государь! Уж на мое раденье,

Кажись, ты можешь положиться…

Борис.

Прежде ж

Чем Дмитриева мать, царица Марфа,

Свидетельствовать будет на Москве,

Что сын ее до смерти закололся

И погребен, ты выедешь на площадь

И с Лобного объявишь места: сам-де,

Своими-де очами видел ты

Труп Дмитрия – и крестным целованьем

То утвердишь. Меж тем я со владыкой

Велел везде Отрепьеву гласить

Анафему; в церквах, в монастырях,

На перекрестках всех его с анвонов

Велел клясти! Быть может, вразумится

Чрез то народ.

Шуйский.

Навряд ли, государь.

Не в гнев тебе, а диву я даюся,

Как мало страху на Москве!

Борис.

Досель?

Шуйский.

Ты кой-кого и пристрастил, пожалуй,

А все же…

Борис.

Ну?

Шуйский.

Да что, царь-государь!

Хоть бы теперь: Романовых под стражу

Ты взять велел. И поделом. Да разве

Они одни?

Борис.

Другие также взяты.

Шуйский.

Кто, государь? Черкасский с Репниным?

Да Сицкий-князь? Всего три человека!

А мало ль их? И думают они:

Всех не забрать!

Борис.

Так думают у вас?

Так ведайте ж: что сделано досель —

Одно лишь вам остереженье было,

Острастка то лишь малая была —

Гнев впереди!

(Уходит.)

Шуйский (один).

Святая простота!

Дает понять: «тебя насквозь я вижу,

Ты заодно с другими!» А меж тем,

Что ни скажу, за правду все примает.

Боится нас, а нам грозит. Борис

Феодорыч, ты ль это? Я тебя

Не узнаю. Куда девалась ловкость

Твоя, отец? И нравом стал не тот,

Ей-богу! То уж чересчур опаслив,

То вдруг вспылишь и ломишь напрямик,

Ни дать ни взять, как мой покойный дядя,

Которого в тюрьме ты удавил.

Когда кто так становится неровен,

То знак плохой!

(Уходит.)

Входит Христиан; за ним Гольк и Браге.

Гольк.

Высочество! Подумай:

Сомнений нет, исход в сем деле ясен:

Царем Димитрий будет, а Борису

Погибели не миновать. Что ну́жды,

Что ложный то Димитрий? Он победно

Идет к Москве – и Русь его встречает!

Браге.

А в преступлении Бориса, принц,

Достаточно теперь ты убежден:

Нам присланные тайно показанья

Тех в Данию бежавших угличан,

Все, что мы здесь узнали стороною,

Чего не мог ты не заметить сам —

А сверх всего народный громкий голос

И казни те жестокие – все, все

Его винит, ему уликой служит!

Гольк.

До короля ж дошла молва, что царь

Эстонию, короны датской лену,

Не Дании намерен возвратить,

Но дать тебе. Король за это гневен.

Спеши его умилостивить, принц!

Ждать от Бориса нечего нам боле —