Михаил Пыляев - Старый Петербург

Тут я осталась совершенно одна с телом императрицы в горнице полутемной, но я не боялась. Взглянув кругом себя, я увидела вдали какую-то картину, которая мне показалась замечательна; я подошла, чтоб ее рассмотреть поближе, оперлась на что-то, перед ней лежащее, – я и не могла сделать иначе. И вдруг из этой массы выскочила голова и закричала: “Что надобно?” Тут я увидала, что это был камергер N. N., который от холода завернулся в свою шубу. Я его успокоила и просила извинения, что потревожила его. Он опять завернулся в шубу, а я возвратилась на свое место и стала глядеть на императрицу, лежащую с покрытым лицом. Вдруг я увидела, что покрывало на груди ее стало подниматься как бы дыханием; это показалось мне страшным. Я глядела еще пристальнее, и движение стало еще заметнее. Я пошла прямо к постели, чтоб удостовериться в том, что мне виделось. Пока я стояла над нею, не зная, что мне делать и как в этом случае поступить, взошел доктор и спросил, что я делаю и зачем стою… Я ему показала вздымающуюся грудь покойницы и сказала тихо: “Ах, посмотрите; может быть, она жива, какая радость!” Он мне на это сказал: “Это – движение последней влаги!..”»

По рассказам современников, на улицах Петербурга происходили весьма трогательные сцены, точно каждый терял нежно любимую мать. Люди всех сословий пешком, в санях и в каретах, встречая своих знакомых, со слезами на глазах, выражали сокрушение о случившемся. Площадь перед дворцом была полна народом; в течение ночи выпал глубокий снег, к утру настала оттепель и заморосил дождь; войска шли ко дворцу в лучших нарядах и шляпах с дорогим плюмажем, увязая в глубоком снегу. На Литейной, на Марсовом поле и на других улицах, перед казармами, стояли аналои со священниками, перед которыми войска и приносили присягу. Утром 8 ноября, в 9 часов, столичная полиция уже успела обнародовать новые правила насчет формы одежды и езды в экипажах. Ряд строгих полицейских приказов предписывал носить пудру, косичку или гарбейтель, и запрещались: круглые шляпы, высокие сапоги, также завязки на башмаках или «culottes» [11] Culottes ( фр. ) – короткие, застегивающиеся под коленом штаны. ; волосы следовало зачесывать назад, а не на лоб; экипажам и пешеходам вменялось при встрече с императорскою фамилиею останавливаться…

В Благовещенской церкви погребен величайший из полководцев, Суворов; над его могилой вделана в стене бронзовая доска, украшенная военными атрибутами, с простою надписью: «Здесь лежит Суворов». По преданию, эпитафию эту сочинил сам Суворов; по другим рассказам, ее сказал Державин. Существует такой рассказ. Перед смертию Суворов пожелал видеть маститого поэта. В разговоре с Державиным он, смеясь, спросил его: «Ну, какую же ты мне напишешь эпитафию?» – «По-моему, – отвечал поэт, – слов много не нужно: тут лежит Суворов!» – «Помилуй Бог, как хорошо», – в восторге сказал Суворов {34} 34 См. «Русская старина», с. 201, т. XX. . Фельдмаршал скончался в доме своего родственника, графа Д. И. Хвостова, на Никольской набережной, близ Никольского моста. Похороны его происходили в Николин день. Во время выноса из квартиры гроб Суворова никак не мог пройти в узкие двери старинной лестницы, долго бились с этим и наконец гроб спустили с балкона. Император Павел, верхом на коне, нетерпеливо ожидал появления тела фельдмаршала, но, так и не дождавшись, уехал и уже потом встретил останки Суворова на углу Малой Садовой и Невского. Этот рассказ нам передавал генерал А. М. Леман, который слышал его от управляющего домом гр. Хвостова {35} 35 Дом этот после принадлежал сенатору А. У. Болотникову, затем камергеру И. Д. Асташеву. За последние годы он переходил в руки многих владельцев. . Существует еще другой рассказ, что будто уже в церкви при погребении фельдмаршала катафалк в двери не проходил, и не знали, как этому помочь. Но вдруг из числа несших гроб воинов кто-то скомандовал: «Вперед, ребята! Суворов везде проходил!» – и действительно, катафалк прошел в двери.

Царских особ и первых сановников возили на кладбище на дрогах с факельщиками; средний и простой класс, по обыкновению, носили на руках. Над покойниками ставились памятники, по большей части путиловские плиты, а иногда чугунные с простыми надписями. По кончине царевен накладывали траур на шесть недель, и все, не исключая царя, исполняли его строго и нашивали флер и креп на шляпах, шпагах и рукавах.

Из числа великолепных памятников над могилами великих людей славного века Екатерины, которые покоятся в темном помещении Благовещенской церкви, называемом «палаткой», достойны внимания художественные изваяния из бронзы и мрамора над могилами графа Н. И. Панина, князя Безбородко, Л. А. Нарышкина; на могиле последнего памятник с надписью: «От племени их Петр Великий родился»; затем бюст князя А. А. Вяземского со следующими строками: «28 лет, до изнеможения сил, отправлял он генерал-прокурорскую должность с твердостью и правотою и скончался защитником угнетенных и другом несчастных». Мраморная пирамида – Ив. Ив. Бецкого, на которой видна медаль, поднесенная ему Сенатом в 1772 году. Кроме того, здесь покоится основатель Московского университета Ив. Ив. Шувалов, граф Ягужинский, и видна вделанная в стене скромная мраморная доска архиепископа Иннокентия, с двустишием Державина: