Они быстро оделись, умылись с берега ледяной водой, и сон как рукой сняло. Позавтракали остатками ужина, разлили в кружки горячий чай.
Обступавшая тайга оставалась в утренней дрёме. Омытые ночным дождём лиственницы тянули над землёй голые чёрные сучья. Свисавшие с них лохмы лишайников набухли, отяжелели, сочились редкой капелью. Ни птичьего писка, ни шороха. Тишина накрывала, давила, и люди невольно переходили на шёпот. Даже река притихла, под полог едва доносился приглушённый рокот.
Они свернули лагерь, загрузили лодку. Ещё на берегу отец предупредил Анкудина:
– Гляди зорче. Часа через два по левой руке будет ручей. В него зайдёшь. Место неприметное, не проскочи.
Анкудин согласно кивнул головой. Выбрал момент, тихонько шепнул брату:
– Ты тоже не спи. Отец, похоже, на себя не надеется.
И всё-таки ручей первым заметил отец. Даже когда он поднял руку, сделал знак поворачивать, Анкудин ничего заметного на берегу не увидел. Кусты багульника в фиолетовых искорках первых цветов, полянки брусничника, редкий сосняк да многолетний вал плавника. Лишь зайдя в заливчик, отделённый от главного русла косой, разглядел устье впадающего в реку ручья.
В межень дальше тут ходу нет. Пришлось бы высаживаться, идти пешком. Сейчас имело смысл пройти под мотором ещё. Анкудин сбросил до малого газ, велел Евстафию шестом мерить глубину. Течение в ручье едва тянуло, отчего он больше походил на залив.
Когда глубины осталось не больше метра, решили не рисковать, дальше тянуть лодку бечевой. Дно каменистое, винт можно потерять в два счёта. Евстафий до паха отвернул голенища высоких сапог, перекинул через плечо капроновый шнур, легко потянул за собой лодку. Анкудин с кормы толкался шестом.
На людей снова навалилась плотная, почти осязаемая тишина. За всё утро им не встретилось ни единой живой души – ни кедровки, ни бурундука, ни белки. Тайга как вымерла.
Братья изрядно уморились, проголодались, а отец всё откладывал днёвку, обещал вот-вот дойти до места. Они обогнули очередной мысок и вдруг увидели лося. Всего в полусотне шагов. Он стоял по колена в воде, пил. Оторвался, поднял тяжёлую горбоносую голову, увенчанную огромными рогами, поглядел на окаменевших людей. С губ его падали капли, и в лодке отчётливо слышали их звонкое бульканье.
– Вот и хозяин встречает, – чуть слышно выговорил отец. – Дошли.
Лось уловил неведомый ему человеческий голос, шевельнул чуткими ушами, однако не дёрнулся, не кинулся бежать. Спокойно перешёл ручей, поднялся на берег, оглянулся и скрылся в чащобе. Братья переглянулись – вот это диво. Они никогда не видели, чтобы зверь так близко подпускал человека. Значит, его никто никогда не пугал.
Дальше ходу не было, ручей перегораживала плотина. Вода переливалась через брёвна, подпёртые покатым откосом из камней. Братья только головами качали – экую махину отец отгрохал. Зачем-то ему понадобилось поднять уровень воды в ручье. Расспрашивать не стали. Захочет, сам расскажет.
– Тять, ты вроде в гидростроители подался, – пошутил Евстафий, – осталось турбину поставить, и в каждую берлогу по лампочке.
Отец заметно оживился, сам выбрался из лодки, велел сыновьям идти за собой.
Вышли на просторную поляну. С ней открывался вид на другой берег, на пологую сопку. Лесистый склон прорезала широкая, будто специально прорубленная полоса. Над сопкой возвышалась плоская базальтовая скала.
– Отстой, – пояснил отец. – Лось там от волков спасается. Чуть серые пугнут его, он этой полосой летит наверх, забегает на камень и как в крепости.
Мальчишками они часто ходили с отцом в тайгу. Однажды видели, как волки взяли сохатого. Гнали, видно, долго. Волки вывалили языки, хватали снег. Лось тяжело раздувал бока, норовил вырваться с открытого места, добраться до сосняка, чтобы хоть сзади обезопасить себя. Звери не видели людей и живым клубком из рогов, копыт, оскаленных клыков, хвостов, рычанья и тяжёлого дыхания катились прямо на них.
Мальчишки перепугались, прижались к отцу, торопили перестрелять волков. Отец медлил, чего-то ждал. И дождался. Самый нетерпеливый молодой волк прыгнул на лося, норовя вцепиться ему в горло. Мгновением раньше лось выбросил переднюю ногу и копытом кремнёвой твёрдости проткнул волка через грудную клетку насквозь.
Повисший на ноге труп сковал лося. Он никак не мог его стряхнуть. Волки не упустили удобный момент, с двух сторон вцепились ему в горло, в пах, и лось рухнул. В тот же миг отец вскинул двустволку и двумя выстрелами уложил двух волков. Пока перезаряжал, стаю словно ветром сдуло.
Читать дальше