Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 1 - Повести

– Это что же, все из тайного закрепителя своего натаскали? – спросил он неизвестно кого и подвинул к себе коробку с крабами. Поковырял вилкой, понюхал. – Нет, уж мы лучше селедочкой закусим, по-пролетарски. А это, видно, для сильно ответственных, – воняет как-то уж очень сложно.

Костя Мухин сказал, не стерпев:

– Ты что это, Алексей Саввич, я гляжу, все как-то кобенишься нынче? Не в духе, что ли, или с устатку?

– Почему не в духе? – удивился тот. – Я очень даже в духе. Это вы все молчите чего-то. Полагается так на поминках?.. А то, может, я помешал?..

– Брось, Алешка, вола крутить! – крикнула ему через стол Александра, разрумяненная вином и похорошевшая. – Давай лучше выпьем. Сто лет не видались.

Они чокнулись, выпили. Алексей зажевал, сильно двигая скулами.

– Значит, закопали старичка? – спросил он спустя несколько минут примирено. – Жалко все-таки, безобидный был старик. Пожил бы еще, постучал бы молоточком… Слышал я, будто его жилец наш терроризировал… Как его?.. Ну, обсосок этот… с гетрами?..

Ему никто не ответил. Алексей отвалился на спинку стула, шумно вздохнул:

– До чего же много развелось всякой дряни мелкой в последнее время!.. – И прибавил, рассмеявшись: – Да и крупной тоже… А этому самому Альфонсу, – вдруг крикнул он, – ему недолго брючками дрыгать, я ему вобью голову в плечи, – он резко стукнул кулаком по столу. – Пусть не воображает много… тля несчастная…

У извозчика от восторженного внимания даже пот проступил на побагровевшем лице и лоснился нос. Беспризорник, ухмыляясь во весь рот, ждал, не будет ли чего похлеще. Столяр, по-прежнему безмолвный, мрачно дочищал коробку с бычками. Остальные смотрели на Алексея с беспокойством.

Но он закончил неожиданно вяло, пропаще махнул рукой:

– А впрочем – выпьем… Если все начать в порядок приводить, кулаков не хватит… – И потянулся с бутылкой к Сережиной рюмке.

– Выпьем, профессор!

Сережа смущенно отказался, отговариваясь вечерними делами. Костя положил ладонь на свою стопку, сказал:

– Ни-ни-ни! Почки.

– Ка-кие нежности при нашей бедности! – покривился Алексей. – Костька Мухин тоже в интеллигенты приписался! Эх, вы, мужья государственные… Ну, мы тогда вот с папашей объединимся… Папаша, видать, гражданин простой, безответственный, – бормотал он, разливая, – поддержит беспартийную инициативу…

Извозчик поддержал, столяр тоже, все трое усердно чокались, опрокидывали, бородач уже лез целоваться, вытирая губы кулаком. Дуняша, сидевшая рядом со свекровью, наклонилась к ней, показала глазами на Алексея:

– Перестать бы ему…

Старуха горестно покачала головой.

– Не остановится теперь, – шепнула она. – Я уж знаю. Что отец, что он, – одинаковые.

Говоря это, она думала только про вино, для которого и Савва и первенец его, начав, равно не знали меры. Но памятью долгих семейных лет отец сливался со старшим сыном и в общем, не очень явственном, но мощном единстве, намного превышавшем сходство его с другими детьми. Что тут было? Та же ли неудобная угловатость всего существа, тяжесть в кости, насупленный взгляд или еще что-то необозначимое, скрытое во всей жизненной повадке, судьбе?.. Бывали полосы, – будто и слабело сродство, сходило на нет: в годы фронтовые и потом, когда Алексей работал в профсоюзе, туговато, но все же продвигался на посты; тогда светлел немного, мягчал, накупал книжек, не пил, чуть-чуть было не женился однажды. Зато уж, как заявился прошлую весну домой, – тут оказалось: прямо-таки хлынула в него сплошная темнота отрешенности, незадачливости, одиночества, – то, что было и у Саввы, особенно с беженских времен, только, конечно, у того попроще, поглупей. Он, Алексей, забрел в этот окраинный, насквозь промерзавший за зиму, пахнущий уборной домишко, забрел с дороги, как дезертир, соскочивший с эшелона, без литера и аттестата, и здесь-то, в родительской тишине и скудости, вполне завладела им темная пантелеевская первобытность. Вот и сейчас, тяжеля промеж сестер крупной, коротко стриженной головой, с плохо отмытой сажей на лице, в черной сатиновой рубахе, костистый, небритый, он темнел, темнел, наливался сумрачностью и, хоть примолк, но видно было, что заходит, как туча, и – чуть что – может прорваться всей своей нависшей бедой.

Он был уже трудно и беспросветно пьян.

Прорвался же очень быстро, нелепо и отчаянно, а всему первопричиной был бородатый извозчик.

Среди утомленно стихающего застольного шума Сережа с Костей негромко разговаривали на своем углу, сблизив головы. Незаметно для себя увлекаясь и повышая голос, Сережа начал рассказывать об опытах по переводу автотракторных моторов на сырую нефть. Извозчик повернулся в его сторону, стал прислушиваться. Он тоже был пьян, но весело и хитро.