На улице он встретил Полину Жамкину, и думы о старике покинули его. Полина посмотрела на Шаповаленку лукавыми женскими глазами и заулыбалась.
– Галендуха! – воскликнул Кузьма Федотович как-то радостно.
Полина вздернула брови.
– Вахлак! – сказала она. Ей было обидно за столь грубое старое наименование.
– Ты не сердись, Пелагея, – сказал опять невпопад он.
– Вахлак! – подтвердила Полина, но уже ласково. Полина была замужем за Жамкиным – мелким сельским торговцем – и привыкла к более деликатному обращению. Она носила светло-голубые платья городского покроя, чем существенно отличалась от деревенских баб. У нее пробудилось желание говорить с Шаповаленкой, ибо каждый замкнутый человек кажется интересным.
Кузьма Федотович не знал другой женщины, кроме Галендухи, так как мир казался ему малолюдным. Но Галендухой довольствовался Жамкин, а не он, от чего и было грустно. Полина Жамкина стояла покорная, но он не знал, что ей сказать.
– В бурьян приходи, – сорвалось у него с языка.
Щеки Полины зарделись, ибо она вспомнила дни, когда бурьян омрачил ее юность.
– Дурак! – крикнула она сердито и пошла прочь.
Кузьма Федотович понял, что женщину он чем-то оскорбил.
Утром Шаповаленко ушел в город. В городе он подошел к дому заключенных. Дежурный надзиратель спросил, что ему нужно.
– В тюрьму пришел, пороки за собой чую, – ответил Шаповаленко.
Надзиратель был поражен: за долголетнее пребывание в этой должности он не знал случая, чтобы в домзак приходили сами преступники, – туда только приводят. Но надзиратель на всякий случай вызвал начальника. Начальник его выслушал и попросил документы. Шаповаленко показал удостоверение, им самим написанное.
– Документ твой в порядке, – сказал начальник, – но в домзак тебя заключить не могу. Оснований нет.
Будучи по натуре жалостливым человеком, начдом-зака обласкал Кузьму Федотовича, на лице которого выразилось скорбное недоумение. Не предполагая, что тюремщики могут оказаться добрыми людьми, Шаповаленко от неожиданности заплакал. Начдомзак осторожно взял его под руку, они отошли и сели в канаве, заросшей травой. Начальник был рад, что наконец-то люди начали бичевать свои собственные пороки и, быть может, скоро наступит конец его неприятной должности. А до сих пор он думал, что пороки должны выявлять служилые люди, ибо сами они должны быть непорочными. Начзак был некогда крестьянином и явно тосковал по земле. Он говорил о клевере и чечевице, о полезности кенафа и о целесообразности посева клещевины. Затем, перейдя в область политики, он сообщил о том, как хорошо станет судьям и следователям, когда все люди будут бичевать собственные пороки.
– А что же они тогда будут делать? – робко спросил Шаповаленко. Начдомзака был мудр от простоты, а прозорлив от общей перспективы.
– Судьи и следователи-то? – переспросил он. – Они углубятся в исследования социальных причин, придавая этим вопросам научное значение. Таким образом они из судей превратятся в научных деятелей…
Я встретил Шаповаленку в вагоне поезда пригородного следования. Обозревая цветущие сады окрестных сел, я смотрел в открытое окно. Человек, разместившийся напротив меня, и был герой моего рассказа.
– Теперь и я люблю цветы, – сказал он, – а раньше обожал бурьян…
Он был одет в костюм серого солдатского сукна, а на голове одета черная шапка, сшитая из голенища валенка. Я догадался, что форма его костюма связана с прежним ремеслом: «шью и починяю валенки». После разговора с начдомзака Шаповаленко обрел покой и приобщился к общению с людьми. Выпросив у соседа заступ, он вскопал площадь, заросшую бурьяном. От работы ему было весело, и он пел песни, еще неведомые сельчанам. Однажды, когда Кузьма Федотович работал и пел, около него остановилась проходившая мимо Полина Жамкина. Она улыбалась и лукаво подмигивала глазом. Кузьма Федотович опустил заступ и, выпрямив корпус, серьезно посмотрел в ее сторону.
– Отойди, Пелагея, – сказал он. – Во мне пробудилась личность, а ты явно мой классовый враг…
«Всякую голову мучит свой дур».
Сковорода
Василий обедал у Владимира. Они были помещики, соседи; оба молодые и неженатые. Василий смуглый, в черных завитках, Владимир длинноволосый и белокурый. Домик его выстроен был недавно из свежих сосновых бревен.
Отобедав, приятели вышли на крыльцо. Василий не любил чаю. Долговязый слуга его налил барину чашку из кофейника. Хозяин присел у самовара.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу