Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

Потомъ уговорились они съ Жизкой, онъ будто пріѣдетъ въ Красное муку покупать, а назадъ будетъ ѣхать ночью и проѣдетъ мимо Ковалевой усадьбы. Авдотья выйдетъ навстрѣчу, и онъ довезетъ ее въ Добрынецъ на машину.

— Ты мнѣ знакъ подай! — попросила Авдотья. — Ночи теперь темныя, не наскочить бы мнѣ на чужого человѣка!..

— Ладно! — согласился Жизка. — Когда буду идти около воза, крикну на лошадь не «но!», а по-американски: «Горы опъ!» (hurry up — торопись).

И вотъ Авдотья крадется съ узломъ за плечами. Темно, кругомъ, хоть глазъ выколи. Дѣти спятъ, попрощаться хочется, да страшно, еще разбудишь. Тотъ сатана услышитъ.

Эхъ, прощай, Красное! Прощай, поле и нивы! Прощайте, волы и коровы и всѣ добрые люди!..

Вонъ слышно, въ темнотѣ ѣдетъ человѣкъ, машетъ кнутомъ на лошадь. «Горы опъ!»

Тошно рослому дереву выдернуть корни изъ родной земли… Свѣтитъ ли въ той Америкѣ солнце по нашему, текутъ ли свѣжія рѣки, зелено ли растетъ трава?…

Прощайте, православные! Поѣхала ковалиха къ самому старому дѣду на рога!..

Ночь и день ковалиха ѣхала по машинѣ. Вмѣстѣ съ ней ѣхали разные люди: поляки, жиды, хохлы; хоронятся другъ отъ дружки, не признаются. Одинъ говоритъ: «Я ѣду къ брату въ Сухоплавль», а другой говоритъ: «А я въ Шавелево землю снимать». Согрѣшила и Авдотья съ ними.

— Я, говоритъ, ѣду въ Вильну, поклониться Владычицѣ Острой Брамѣ!..

Пока не пришелъ факторъ жидъ.

— Дураки, — говоритъ, — чего хоронитесь? Всѣ въ одно мѣсто ѣдете!..

Еще черезъ два дня они «украли границу». Собралось ихъ пять человѣкъ, да два нѣмца, чтобы дорогу показывать. А узлы поѣхали по чистой дорогѣ съ губернаторскимъ паспортомъ. У кого паспортъ былъ, такъ съ тѣми…

Полночь была. Опять такая же темень. Пошли они по дорогѣ. Гаечекъ [3] Лѣсокъ. тутъ встрѣтился. Отворотили по тропинкѣ, шли, пришли къ глубокой канавѣ, слѣзли люди въ канаву, стали выдираться наверхъ, а ей не въ силу. Одинъ нѣмецъ, долгій такой: «Ну, — говоритъ, — давай рука!» — вытащилъ ее наверхъ.

За канавой свѣтлѣе стало. Прошли мало времени по полю, нашли на домъ, въ окнахъ огонь горитъ, въ родѣ корчмы.

Не вытерпѣла Авдотья, спросила:

— А гдѣ ваша граница?

А нѣмецъ говоритъ:

— Овва! А канава гдѣ? Давайте на складке, водке пить!

А люди крестятся и говорятъ:

— Слава Богу!

Потомъ они опять поѣхали по машинѣ до города Ямбурга (Гамбурга). Перестали люди говорить по-русски. Кабы не жиды, не какъ бы хлѣба купить.

«Слава тебѣ, Господи! — искренно подумала Авдотья. — Вездѣ ихъ Господь насажалъ, жидочковъ нашихъ. Все-таки землячки!»

Мужики въ Красномъ не очень любили жидовъ, особенно Мошку кабатчика. Но за послѣднія двѣ недѣли Авдотья уже научилась считать каждаго, кто умѣлъ сказать три слова по-русски, землякомъ и братомъ.

Въ Ямбургѣ ихъ посадили въ эту желѣзную неволю и повезли по морю. Везутъ, везутъ, кто тамъ знаетъ, когда будетъ конецъ. Она опять высунула голову изъ койки и посмотрѣла черезъ каюту. Навстрѣчу ей смотрѣло другое лицо, маленькое, смуглое, увѣнчанное огромной гривой жесткихъ и вьющихся волосъ, кое-какъ скрученныхъ на темени и издали похожихъ на черную мѣховую шапку.

— Але вы не спите, Рива? — спросила Авдотья.

Рива отрицательно качнула своей мѣховой шапкой.

— Тошно мнѣ, Рива! — призналась Авдотья.

— И что такое тошно? — презрительно переспросила Рива, думая, что Авдотью тошнитъ отъ морской болѣзни. — Пхе! Я уговаривала себѣ, что я не стану ломать , и вотъ я здоровъ.

Ломать вмѣсто блевать было переводомъ еврейскаго слова brechen.

Авдотья покачала головой.

— Ой, нѣтъ, Рива! — сказала она. — Скажи лучше, на что мы въ Америку поѣхали?

— Пст , — прошипѣла Рива. — На что поѣхали?.. Кусокъ счасця искать, доле!..

Она говорила такъ увѣренно, какъ будто въ новой странѣ за океаномъ счастье валялось на улицахъ или раздавалось даромъ каждому желающему.

— А какъ же мы жить будемъ? — продолжала Авдотья.

Разговоръ этотъ почти безъ всякихъ измѣненій происходилъ десять разъ, но Авдотья никакъ не могла имъ насытиться. Несокрушимая увѣренность и энергія словъ и жестовъ Ривки дѣйствовали, какъ электричество, и въ минуту унынія Авдотья спѣшила зарядить свою опустѣлую душу отъ этой живой лейденской банки.

— Атъ! — сказала Ривка съ непоколебимымъ видомъ. — Бархатъ и шелкъ станемъ мы носить. Шляпки надѣнемъ, какъ барыни!

— А я куда пойду? — сказала Авдотья. — Языка нѣту. Ничего не умѣю городское!..