Нуватъ, несмотря на свои молодые годы, былъ лучшимъ промышленникомъ между всѣми охотниками тундры на триста верстъ протяженія. Никто не умѣлъ съ такой искусной осторожностью подкрасться къ старому моржу, отдыхающему на льдинѣ, или выслѣдить горнаго барана на отрогахъ хребта, синѣвшаго на югѣ. Онъ особенно славился легкостью на бѣгу; говорили, что по гладкому морскому берегу онъ въ состояніи настигнуть дикаго оленя. Уже третій годъ онъ бралъ призъ на большомъ весеннемъ бѣгу, который устраивали «носовые» торговцы, возвращаясь съ анюйской ярмарки.
Кителькутъ очень гордился удалью своего сына и разсказывалъ о немъ и въ землянкахъ островитянъ, когда его языкъ развязывался отъ американскаго рома, и въ рубленыхъ домахъ колымскихъ казаковъ, угощаясь сибирской сивухой.
— Я объ одной ногѣ лучше хожу, чѣмъ другіе о всѣхъ четырехъ! — хвастливо говорилъ онъ. — Я только ѣзжу по гостямъ, утѣшаюсь бесѣдой и разсматриваю чужое, а Нуватъ кормитъ и меня, и собакъ, и сосѣдей. Этотъ парень — утѣшеніе. Пусть прикочуютъ еще десять шатровъ, его руки всѣмъ принесутъ пищу!
Но съ годъ тому назадъ съ Нуватомъ вдругъ что-то приключилось. Во время осенней охоты на дикихъ оленей онъ, по обыкновенію, ушелъ изъ дому съ ружьемъ за плечами, собираясь вернуться вечеромъ, такъ какъ въ добычѣ въ это время недостатка не было, но вернулся только черезъ три дня и, молча положивъ ружье, забрался въ пологъ. О добычѣ не было и рѣчи. Повидимому, онъ даже не сдѣлалъ ни одного выстрѣла, такъ какъ лоскутъ кожи, обернутый вокругъ ружейнаго замка, былъ повязанъ съ прежней тщательностью, какъ будто его совсѣмъ не развязывали въ походѣ. Въ пологѣ онъ пролежалъ еще сутки, отворотившись къ стѣнѣ, не принимая пищи и не отвѣчая на вопросы. Онъ ни тогда, ни послѣ не хотѣлъ объяснить ни одной живой душѣ, что случилось съ нимъ въ пустынѣ. Быть можетъ, впрочемъ, онъ и не могъ бы дать опредѣленнаго объясненія. Судя по аналогичнымъ примѣрамъ, можно было предполагать, что онъ вдругъ услышалъ въ окружающей природѣ или въ своей душѣ смутный, но властный голосъ внѣшняго духа [9] То же, что На́ргинэнъ.
, который приказывалъ ему отречься отъ обыденной жизни и посвятить свои мысли и чувства новому таинственному служенію.
Юноши, которые впослѣдствіи должны сдѣлаться великими шаманами, на поворотѣ половой зрѣлости иногда слышатъ такой голосъ или встрѣчаютъ знакъ ничтожный и непонятный для непосвященныхъ, но имъ внезапно открывающій глаза на ихъ грядущее призваніе. Сѣрая чайка, пролетѣвшая три раза мимо, камень странной формы, попавшійся подъ ноги, съѣдобный корень, завернувшійся необычайнымъ узломъ, въ состояніи произвести полный переворотъ въ настроеніи человѣка, обреченнаго вдохновенію .
Черезъ нѣсколько дней наступилъ праздникъ дикихъ оленей, когда, по обычаю, мужчины и женщины должны по очереди показывать свое шаманское искусство, поколачивая бубенъ и распѣвая обрядовые напѣвы. На этомъ праздникѣ оказалось, что Нуватъ пріобрѣлъ шаманскую силу совсѣмъ необычной для него величины; кромѣ своихъ семейныхъ напѣвовъ, онъ сталъ распѣвать множество другихъ, самыхъ разнообразныхъ, неизвѣстно откуда сошедшихъ въ его горло. Мало того, голоса духовъ начали откликаться на его голосъ изъ разныхъ угловъ темнаго полога, когда лампа была погашена по обычному требованію вдохновенныхъ [10] Вдохновенный — шаманъ.
. Наконецъ, прошаманивъ около часа, Нуватъ вдругъ удалился на своемъ бубнѣ въ надзвѣздныя страны и совершенно свободно носился тамъ, т.-е. носился, конечно, его духъ, между тѣмъ какъ тѣлесная оболочка безжизненно лежала на шкурѣ. Такъ какъ ни одинъ изъ присутствовавшихъ на праздникѣ шамановъ не умѣлъ, какъ слѣдуетъ, летать на бубнѣ, то Нувата тутъ же провозгласили нововдохновленнымъ, т.-е. молодымъ шаманомъ, только-что начавшимъ пріобрѣтать шаманскую способность и обѣщающимъ имѣть въ будущемъ большую силу. Послѣ этого Нуватъ нѣсколько разъ шаманилъ и пѣлъ въ пологу, но задумчивость его не проходила. Какое-то странное сознаніе неудовлетворенности лежало на его лицѣ, между тѣмъ какъ обыкновенно первое обнаруженіе шаманской силы у юношей ведетъ за собою подъемъ жизненной энергіи. Оттого-то старикъ съ такимъ опасеніемъ поглядывалъ на сына. Можно было ожидать, что, высшія силы хотятъ привести Нувата къ какому-нибудь дальнѣйшему шагу на поприщѣ вдохновенія.
— Такъ всегда! — съ горечью думалъ Кителькутъ, — самыхъ искусныхъ, самыхъ удалыхъ, гордыхъ умомъ, храбрыхъ сердцемъ, Наргинэнъ забираетъ на службу себѣ; скупится оставлять ихъ людямъ.
Читать дальше