Михаил Кузмин - Тихий страж. Бабушкина шкатулка

За Тидеманом она вспомнила о Родионе Павловиче Миусове и о том, что у нее нет денег.

Наскоро умывшись, она подошла к большому зеркалу и стала озабоченно себя рассматривать.

Нет, кажется, еще не очень растолстела!

Вошедший толстый такс остановился перед зеркалом рядом с хозяйкой и несколько раз тявкнул, не то, чтобы пожелать ей доброго утра, не то, чтобы несколько ее подбодрить, но Ольга Семеновна не обратила на это внимания, и озабоченность не сходила с ее лица. Такс удалился, а Верейская принялась за простывший кофей.

Очевидно, не все участники вчерашней вечеринки встали так поздно, потому что не успела Ольга Семеновна дочитать описание сенсационного убийства в «Петербургской газете» и просмотреть объявления «Нового времени», как к ней пришли господин и две дамы, сразу наполнивши комнату театральными восклицаниями и писком. Это и был Тидеман с женою и Маня Шпик, будущая колоратурная звезда. Казалось, она даже в разговоре пользовалась нотами высшего регистра. Ее худощавость составляла постоянный предмет тайной зависти и явных насмешек всех более увесистых певиц.

Ольга Семеновна слегка поморщилась на дам, думая, что они будут мешать деловому разговору, но потом примирилась с неизбежностью и сама отвечала на объятья поцелуями, на восторженность восклицаниями.

– Ты, кажется, Володя, хотел поговорить со мною о деле? – отнеслась она к papa Тидеману, предвосхищая артистическую привычку быть со всеми на ты.

– Да, да, Ольгушка, и я, и Генрихович хотели с тобой поговорить, – заговорила Тидеманша. – У нас предполагается замечательная поездка… в посту… Ты непременно должна участвовать… мы сначала несколько опасались тебе говорить, потому что знали, какая ты серьезная музыкантша, но после того, как мы получили согласие Радиной, мы решили сказать тебе. У нас будет оперетка… постой, не прерывай меня… во-первых, у нас пойдут только старые оперетки, в которых не стыдились выступать лучшие артисты, а потом, Радина как-никак артистка императорских театров! (Действительно, эта маленькая толстушка пела на Мариинской сцене партии горничных в «Пиковой даме» и «Травиате»). Все партии travesti будут отданы тебе. При твоей фигуре, представь, какой это будет восторг! И Маня поедет, потом Анатолий, Коля – вообще, все. Будет очень весело, уверяю тебя. А в смысле материальном, раз во главе стоит Генрихович, я думаю, ты можешь быть уверена. Я же буду вашей общей театральной мамашей. Итак, по рукам, не правда ли? Мы обратились к тебе последней, потому что знали, что ты не ломака, а человек решительный. И вообще, ты, Ольгушка, замечательный товарищ. Это – такая редкость! Возьми хоть ту же Маньку Шпик…

И Тидеманша, оглянувшись на колоратурную диву, которая уже жарила полонез Филины, начала шепотом сообщать о ее коварствах.

Генрихович хранил подозрительное молчание.

– Я не знаю. Конечно, я – человек решительный, но тут есть некоторые обстоятельства…

– Ах, ты думаешь о Миусове! он отлично может взять отпуск и поехать вместе с нами, а потом, если вы расстанетесь на шесть недель, то это только увеличит вашу любовь. Ах, любовь, любовь!..

И она запела под аккомпанимент полонеза:

«Все мы жаждем любви!» – очевидно, вполне войдя в роль опереточной мамаши.

– Но ты и Миусов – это прямо пример! Я всегда говорю Генриховичу: это – Ромео и Джульетта. Я даже пришла к такому выводу, что законное венчание только портит: появляются обуза, привычка, и никакой поэзии.

– Да я бы и не могла выйти замуж, ведь я не разведена.

– Но муж тебе, по крайней мере, выдает деньги?

– Во всяком случае, я тебе дам ответ не раньше завтрего.

– Конечно, конечно, поговори с ним. Завтра – это еще не поздно.

Господин Тидеман, медленно подойдя к Ольге Семеновне, сказал ей вполголоса:

– Я тебе могу устроить аванс, и даже значительный, если ты дашь мне возможность поговорить с Родионом Павловичем.

– О чем?

– О деле, в котором ты ничего не понимаешь.

– Да он бывает у меня каждый день. Приходи когда хочешь, поговори.

– Нужно, чтобы нам никто не мешал. Часа два, не больше.

Ольга Семеновна, подумав, спросила просто:

– Сколько?

– Тысячи полторы.

– Когда?

– Как только поговорю.

– Вот тоже дурочку нашел! ты преспокойно поговоришь, и поминай тебя, как звали. Хочешь: тысячу вперед, пятьсот потом?

– Кто тебя научил быть такой?

– Какой?

– Выжигой.

– Вот такие же люди, как ты, мой друг, они меня и научили.