Даниил Хармс - Неизданный Хармс

Поражаюсь Вашей силе: столько времени прожить без комнаты и остаться самим собой. Это Вы, который говорил, что самый приятный подарок – халат с тридцатью карманами! Вы мне напоминаете англичанина, который пьет восьмой день, и что называется ни в одном глазу и сидит прямо как палка. Даже страшно делается. Все это конечно потому, что у Вас миллион всяких привычек и потребностей, но главные чай и табак.

В следующем письме напишу Вам о своих делах. Сообщите только, по какому адресу Вам писать.

Хармс.

3 октября 1936 года.

<���Ленинград. Октябрь 1937 г.>.

Дорогой Борис Степанович, каждый день, садясь за фисгармонию, вспоминаю Вас. Особенно когда играю II-ую фугетту Генделя, которая Вам тоже понравилась. Помните, как там бас время от времени соглашается с верхними голосами при помощи такой темы:

Эта фугетта в моём репертуаре – коронный номер. В продолжении месяца я играл её по два раза в день, но зато теперь играю её свободно. Марина не очень благосклонна к моим занятиям, а так как она почти не выходит из дома, то я занимаюсь не более одного часа в день, что через мерно мало. Кроме фугетты, играю Палестриновскую «Stabat mater», в хоральном переложении, Минуэт Джона Влоу'а (XVll в.), «О поле поле» из Руслана, хорал es-dur из Иогановских страстей и теперь разучиваю арию c-moll из партиты Баха. Это одна из лучших вещей Баха и очень простая. Посылаю Вам верхний голос для скрипки, ибо разучивая её только одним пальцем я получал огромное удовольствие. У меня часто бывает Друскин. Но большая рояльная техника мешает ему хорошо играть на фисгармонии. Зато был у меня тут один молодой дирежор, приятель Николая Андреевича, вот он действительно показал чего можно достигнуть на фисгармонии. То меняя регистры, то особенно подовая воздух, он добивался такого разнообразия и так точно передавал оркестровое звучание, что я только диву давался. Кроме того, он играет со страниц партитуры в 22 строки, так же свободно, как Вы читаете по русски французскую книгу. В добавок он поёт на все голоса. Он пел сикстет из Дон Жуана и так ловко перескакивал с голоса на голос, подчеркивая именно самые нужные моменто, что я воспринял сикстет полностью.

Как жаль, что Вы перехали в Москву. Я уверен, что этот молодой дирижёр доставил бы Вам много радости.

Напишите мне Борис Степанович, достали ли Вы себе квартиру и играете ли на скрипке.

О себе могу только сказать, что мои материальные дела хуже чем когда либо. Сентябрь прожил исключительно на продажу да и то с таким рассчётом, что два дня с едой, а один голодный, но надеюсь, что когда ни будь будет лучше. Если вы бываете в Детиздате, и если Вам не трудно, тоузнайте почему я не получил денег из Олейниковского журнала. Олейников говорит, что выписал мне 500 рублей, но я их не получил.

А ещё посоветуйте мне вот что: я перевёл Буша для Чижа. Чиж предложил мне издать это отдельной книжкой. А Шварц приехал из Москвы и передал мне, что Оболенская предлогает издать Буша в Москве. Думая, что в Москве больше гонорары и тиражи я отказался от предложения Чижа. Я послал с Олейниковым письмо Оболенской где пишу, что хотел бы издать Буша в Москве и прошу сообщить мне условия. По рассказу Олейникова Оболенская буд-то бы обиделась, что я спрашивал об условиях (?). Потом она посоветывалась с Введенским и как бы отказалась издавать моего Буша. Теперь же я получил от неё такую телеграмму: «Берём Ваш перевод Буша, условия 1.000 руб. до 100 строк. Телеграфьте согласны. Посылайте стихи. Оболенская».

Если бы мне предложили эти условия в Ленинграде, я нашёл бы их приличными, но для Москвы незнаю. Мне очень нужны деньги, но продешевить книжку не хочу. Вся книжка 200 строк. Может быть лучше требовать за неё аккордно? и сколько? Может быть то что предлогает Оболенская очень хорошо? А может быть очень плохо? и какой тираж? Борис Степанович, Вы лучше знаете это всё. Если у Вас есть лишние пять рублей, пошлите мне телеграмму. Уж очень я отстал от издательских дел.

Остаюсь Ваш

Даниил Хармс.

Ул. Маяковского 11 кв. 8.

<���Ленинград>. 21 сентября 1933 г.

Дорогая Наташа,

спасибо за стихи Жемчужникова. Это именно Жемчужников, но отнюдь не Прутков. Даже, если они и подписаны Прутковым, то всё же не прутковские. И наоборот вещи Толстого вроде «Балет Комма» или «О том, дискать, как филосов остался без огурцов», чистые прутковские, хоть и подписано только Толстым.