Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга первая

— Или ты стал дурак, или сроду так? — простодушно поинтересовался Яков.

У Качанова побелели и затряслись губы. Он выхватил из стола наган, прицелился.

— Гляди, не промажь! Сразу задавлю! — в глазах Якова сверкнула молния ярости.

Рука следователя вздрогнула и опустилась на стол.

— Это успеется. Мы отправим тебя на блины к теще, когда угодно, — сухо засмеялся он. — Кстати, минувшей ночью четверых отослали в гости к родне. И они довольны, и мы. Что ж! У меня будет всего пара вопросов. Ты состоял в бандитском штабе. Мы знаем. И оружие по селу собирал. Мы просто решили не трогать тебя… до поры, конечно. Ну, уж если ты сам… В таком случае что нам остается делать? — Качанов пожал плечами. — Остается арестовать. Так вот… Первый вопрос: в какой степени ты причастен к умышленному убийству Сороки, Жбанова и вообще к преступной деятельности кустарей?

— Меня никто не трогал, и я — никого.

— Ты не искренен.

— Что?

— Не искренен, говорю. Врешь!

— Мамка твоя врала да такого ж сынка родила, — снова отрезал Яков.

— Хорошо. Я научу тебя разговаривать!..

— Я ученый уже. Вот что, как там тебя? Давай с тобой договоримся. Полюбовно… Не учи! Не то, прежде чем на блины уехать, добрую память оставлю и тебе, и твоим учителям! Я ж говорил вам, что шучу. И с Андрюшкой шутил. А сурьезничать начну… Давай лучше не ругаться. Ты парень хороший! — Яков встал и сделал движение к столу.

— Сесть!! — что есть мочи крикнул Качанов.

— Ну, вот… Ты опять за свое, — Яков, тяжело вздохнув, сел. — Спрашивай.

— Я жду ответа на свой вопрос об убийствах и связях с бандитами.

— Я ничего не знаю. В штаб меня сход выбрал. Нельзя было отказаться. Сорока тоже в штабных ходил.

— Твой брат скрывается?

— А чего ему скрываться? Он коней не воровал, не дрался. Правда, одно время его самого побили.

— А тебе известно, что Роман Завгородний является связным у кустарей?

— Брехня! Поклеп!

— Ты будешь отвечать по-существу?

— А ты что, глухой?

Распахнулась дверь, и в кабинет вошел Марышкин. Пробарабанил пальцами по столу. Не взглянув на Завгороднего, обратился к следователю:

— Допросили?

— Нет. Пока нет.

— Запирается?

— Да.

— Э-э-э… Напрасно, Завгородний, напрасно. В твоем положении от смертной казни может спасти только чистосердечное признание. Мы располагаем документами, людьми, которые свидетельствуют о твоей виновности. Этого достаточно, чтобы… э-э-э…. приговорить тебя к расстрелу. Вот именно!

— Ни в чем я не виноватый. И точка!

— Э-э-э… Только чистосердечное признание…

— Да я же правду говорю. Правду… — как бы нехотя, протянул Яков.

— Только чистосердечное признание. Впрочем, ты подумай. Мы дадим тебе день-другой на раздумье. Это бывает полезно. Э-э-э… Вы не применяли к Завгороднему никаких мер воздействия?

— Нет. Пока нет, — ответил следователь.

— И это оставим до следующего раза. Я полагаю, что Завгородний понимает свое положение. Он будет благоразумным. Благо-разумным…

Милиционеры, провожая Якова до тюрьмы, недоумевали, как мог уйти от Качанова в добром здравии человек, который оказал сопротивление при аресте. Таких обычно отливали водой и на подводе увозили в «пересылку».

Арест писаря и Терентия Ливкина встревожил кустарей. На одной из заимок у Шаповаловского колка горячо обсуждали случившееся. В полумраке нетопленой избушки слышался резкий, скрипучий голос Петрухи:

— О связях Терентия Ивановича с нами в селе не знали. До последнего времени это не было известно и милиции. Когда каратели сгоняли людей на площадь, Марышкин сам распорядился, чтобы Терентия Ивановича не трогали. Мол, человек он смирный и политикой не занимается. Значит, кто-то донес недавно. Но кто? Кто?..

Обычное спокойствие изменило Петрухе. Сидя на заиндевевшей соломе, он нервно мусолил концы усов, закрученные в колечко. То и дело обводил всех острым взглядом. Гадал: не проговорился ли кто из кустарей?

— Может, Терентия за прошлые дела? — осторожно высказал догадку Волошенко.

— Нет, — возразил Петруха. — Его взяли вместе с Митрофашкой. Не иначе, как фельдшеров квартирант предал. Эсер. Донес и дай бог ноги! В Омск укатил!

— Он и есть! — согласился Мефодьев. — Прохлопал Тереха. Да и мы тоже. А ведь предупреждал красногвардейский комиссар насчет этих самых социалистов. Все они предатели!

— Домитинговал Ливкин. Сам виноват, — озабоченно вздохнул Мирон Банкин. — Упустили мы квартиранта. Надо было его следом за Сорокой и Жбановым израсходовать!