Николай Каразин - Рождественские рассказы

Это он ко мне обратился. Оглянулся я, осмотрелся: мой серый Шайтан — весь красный, по ногам кровь сочится. Сам я ничего не чувствую, а седло в крови... Боли никакой!.. Оно, ведь, когда раны не смертельные, так — царапины, так никогда, сгоряча ничего не чувствуешь...

— Нет, ничего, слава Богу, ваше превосходительство!

К полудню бой на всех пунктах прекратился; отошли мы к воде, расположились бивуаком... Стало мне худо... Ослабел, должно быть, от потери крови. Действительно, оказались не раны — царапины, да много уж очень, а все куда меньше, чем у Шайтана, присмирел даже, бедняга!.. Подошли обозы, явился конюх Шарип.

— Ну, слава Богу, жив капитан!.. А мне говорили, что тебя на куски изрезали...

— Нет, видишь, жив и цел почти! — отвечаю. — Позаботься о коне, осмотри его хорошенько...

— Видел... ничего!.. Это ему на пользу... А Орлик-то твой поправился... как будто и болен не был!.. Веселый такой и в обозе, на воле бегает, с собаками ротными разыгрался...

Вот тогда я и задумался... И крепко-крепко задумался... Расстегнул ворот рубахи, вытянул складень с Николаем Святителем и прилип просто к нему губами... И задумался я вот отчего.

Не заболей Орлик, и всего-то ведь на несколько часов... болезней таких быстротечных у лошадей не бывает — я бы был на нем, а не на этаком дьяволе злющем. Да от меня, действительно, клочья бы одни остались... Да меня бы штыками бухарцы с седла сняли, именно, что в куски изрезали бы. Выручил Шайтан и сам поплатился. К ночи ослабел, свалился, а к следующему утру готов... Не выжил!.. Вот и вся моя история!

— Ах, как это интересно! — вскрикнула госпожа Терпугова.

— Удивительный случай!.. — заметил доктор... — А все-таки…

— Провидение! — наклонил голову Ларош-д'Эгль.

— Именно, милость Божия! — добавил хозяин.— А хорошо ты рассказываешь: и сжато, и ясно, и очень уж картинно! Так вот перед глазами все и представляется!..

— Ну, что уж... Какой я рассказчик! — скромно ответил капитан и потянулся рукой — за яблоком, должно быть.

А мадам Терпугова заметила это и, взяв тяжелую вазу обеими руками, даже встала с места, чтобы прислужить Кара-Сакалу...

Сам же Терпугов, откашлявшись предварительно, стал, видимо, обнаруживать желание рассказать тоже что-нибудь очень интересное, и это было замечено зорким оком хозяина.

— Господа! — произнес Овинов. — Вот Иван Семенович расскажет нам что-нибудь в этом же роде из своей жизни... Он тоже человек бывалый и виды видалый... Ну-с, приступайте, почтеннейший...

— Да нет... что же я... к чему же... где уже мне тут с рассказами?!

Иван Семенович выразил легкое смущение и даже покраснел, но так как ему действительно хотелось очень что-нибудь рассказать, то, покашляв еще немного, переменил сигару и начал:

— Я, господа, совсем из другой оперы, как говорится... Тут в моем рассказе — ни боя, ни крови, ни смерти — ничего такого страшного нет, а все-таки дело крайне рискованное и серьезное... Случай не случай, но нечто, имевшее для меня роковые — и спасительные последствия...

Дело, видите ли в чем... Давно это было, во времена молодости. Служил я по особым поручениям, при министерстве финансов, был в дальней командировке, жалованье получал не бог весть какое и состояния еще не имел. Дальней командировке, конечно, был рад. Еще бы! Отпустили мне чуть не три тысячи на дорожные расходы, по аптекарскому счету, это значит в пять раз больше, чем предстояло действительных расходов... Чувствую себя просто Ротшильдом — и в первом же городе остановился отдохнуть... Представился губернатору, прочим властям, вечером попал в клуб. А поиграть я любил! Без душевного трепета зеленого стола видеть не мог... Меня ласкают, ухаживают просто, как за Чичиковым, до ноздревского разоблачения... Чувствую себя превосходно! Сели в вист, выиграл я десятка два рублей — вижу, везет... Поужинали... После ужина кое-кто разъехались, осталось меньше народу, попробовали перекинуться... Приглашают меня — я, отчего же! С большим удовольствием!.. Сначала мне повезло действительно — я и разгорячился!.. Убили крупную карту, у меня круги заходили в глазах... Пошло и пошло — да все дочиста. Весь свой командировочный капитал! Каково положение!..

Отошел я от стола, выпил бутылку сельтерской, да и задумался. Да и было отчего задуматься! Командировка только вначале, а мне выехать не с чем. Город незнакомый... Проигрался, как юнкер, — это опытный чиновник, облеченный доверенностью самого министра... Писать, просить — не к кому... А ведь деньги-то не мои, а даны на казенные дела! Покаяться бы, под суд сразу — и вся карьера испорчена... Напало на меня отчаяние, и какой-то столбняк нашел. Сижу и молчу, уставившись глазами в клетку паркета...