Пётр Якубович - В мире отверженных. Записки бывшего каторжника. Том 2

Подозрение властей тотчас же пало на некоторых поселенцев. Прибывший из Иркутска военный суд решил, что сразивший Сомова выстрел из винтовки был произведен Парфеновым, после чего выстрелил из револьвера еще некто Гришко; у дверей сторожил Таран с другим необнаруженным соучастником. Гудков снабдил злоумышленников лошадью и телегой; Долль способствовал сокрытию следов преступления. Главным подстрекателем к убийству являлся будто бы некий Яшагашвили. Из всех обвиняемых сознался один только Таран, который и оговорил остальных. На показаниях этого Тарана и было основано все обвинение, объективные улики были ничтожны. Для сибирского военного суда их, во всяком случае, оказалось достаточно, и три человека (Парфенов, Гришко и Яшагашвили) были повешены, остальные — пошли в каторгу… (Прим. автора.)

Скоком называется на воровском наречии кража, сделанная в каком-нибудь доме среди белого дня и в самое короткое время. (Прим. автора.)

Кражи на доброе утро совершаются летом, на рассвете, во время крепкого утреннего сна хозяев. Если последние все-таки проснутся от шороха, вор бросается наутек, не вступая с ними в борьбу. (Прим. автора.)

На ципы ходят в осенние и зимние темные ночи; тут нередко пускается в ход оружие. (Прим. автора.)

С богом, с божьей помощью (лат.).

Apoplexia — паралич, удар (греч.).

Все фамилии в этой книге — вымышленные или видоизмененные; Лаврентий Помякшев, кажется, единственное исключение, когда — не помню, по каким соображениям — я удержал настоящее имя. Много лет спустя я встретил это имя в книге г. Дорошевича (Дорошевич В. М. (1864–1922). В 90-х годах был командирован газетой «Одесский листок» на остров Сахалин, для изучения положения каторжных. В этой газете печатались его сахалинские очерки, вышедшие затем отдельной книгой.) «Сахалин»: очутившись в одной из сахалинских тюрем, Помякшев, оказывается, страдал уже подлинным, признанным администрацией, сумасшествием. (Прим. автора.)

Этот, эта, это (нем.).

К праотцам (лат.) ; отправиться ad patres — умереть.

В настоящем очерке описывается часть этапного перехода из Шелайского (Акатуйского) рудника в Кадаинский. Здесь я оставляю на время мемуарную форму повествования. (Прим. автора.)

Двухколесная телега называется в Забайкалье «бедою». (Прим. автора.)

Слово Кадая произносится с ударением на слоге «я». (Прим. автора)

«Польский изгнанник 1831 года Литинский» (польск.).

С осени 1894 года нарисованная выше картина изменилась. Прибавилась еще пятая могила — Павла Осиповича Иванова, погибшего в самоотверженной борьбе с эпидемией брюшного тифа, косившей в тот год кадаинское население (Иванов был студент-медик, осужденный в 1882 году в каторгу по одному из политических процессов). По случаю этих похорон мне с товарищами удалось, кстати, ремонтировать и остальные могилы: поваленный крест был поднят, над Михайловым водружен новый, и на высоком утесе образовалась целая семья крестов… Местное каторжное начальство получило за это нагоняй от высшего, со строгим запросом: на каком основании было дозволено похоронить Иванова не на общем тюремном кладбище? Одно время мы боялись даже, что могилу разроют и гроб перенесут… Этого не случилось, но если бы еще кто-нибудь из нас умер, ему не пришлось бы уже лежать на знаменитом утесе, рядом с прахом поэта… Теперь, двенадцать лет спустя, изменилась ли картина? Нет ли опять упавших крестов? Нет ли и вовсе исчезнувших? (Это примечание написано автором в 1906 году.)

Я лично склонен дать этому различию еще и другое объяснение. Между 50-ми и 90-ми годами прошлого столетия лег не один только огромный промежуток времени, но и целый ряд огромной важности событий в народной жизни, видоизменивших не только старые понятия, но, быть может, и самый характер народный, ставший много жизнерадостнее прежнего… (Прим. автора.)

В пределах цензурных возможностей, второй том «В мире отверженных» наряду с продолжающимся описанием быта уголовных отражает и жизнь в каторге политических заключенных.

Чувство одиночества, выраженное П. Ф. Якубовичем в последней главе первого тома («Ночь»), сменилось нескрываемой радостью, когда в Шелаевскую тюрьму прибыли первые политические ссыльные.