Александр Верещагин: За границей

Как-то, вскоре после этого разговора, встречаю опять Ушакова и спрашиваю его:

– А что, Михаил Иванович, не рассказывал я вам, как наш генерал на Черном море миражем любовался?

– Нет – нет! пожалуйста, расскажите! – восклицает тот.

– Постараюсь передать вам точь в точь теми же словами, как сам слышал от Баранка, говорю ему.

– Это, знаете, было, когда генерал возвращался из Турции в 1879 году. Сел он, кажется, в Буюк-Дере на громадный пароход добровольного флота «Россия». Вместе с ним был посажен целый пехотный полк, со всем обозом и лошадьми. Ну, вы конечно поймете, что при такой массе народа уследить за порядком было очень трудно. День был чудный. Солнце ярко сияло. Генерал сидел в кают-компании, в обществе офицеров N полка, и, по обыкновению, занимал их своими боевыми рассказами. Вдруг вбегает командир парохода и торопливо докладывает генералу:

– Ваше превосходительство, не угодно ли будет полюбоваться редким явлением на Черном море, миражем? – Генерал встает, а за ним, конечно, и все офицеры. Скобелев подымается за капитаном на мостик.

– Вот, ваше превосходительство, не угодно ли взглянуть: перед нами совершенно ясно видно устье Дуная, тогда как по курсу мы находимся более 100 верст от берега, – торжественным голосом объясняет капитан. Мы смотрим и любуемся. Устье Дуная, его берега, даже деревья отчетливо виднелись. Мираж, казалось, все становился резче и отчетливее. И чем дальше мы подаемся, тем Дунай становится виднее, даже цвет воды отделялся заметнее.

В это время все видят, как красивый пехотный офицер Абадзиев, который состоял при Скобелеве, ловко взобрался на самую верхушку мачты и оттуда наблюдает за горизонтом. Мачта шибко качается и дрожит.

– Слезайте прочь, Абадзиев! Я вас под арест посажу! Как вы смеете лазить без спросу? – сердито кричит на него Скобелев, боясь, чтобы тот не свалился.

– Не прикажете ли лот бросить? – не без некоторого смущения в полголоса спрашивает капитана его помощник. Тот в недоумении.

– Да, пожалуй, прикажите. – И затем, как-бы в свое оправдание перед генералом, кричит, не отрывая глаз от бинокля:

– Да ведь курс-то вы проверили?

– Так точно, – отвечает тот.

Бросают лот – 40 фут глубины. Мы, как есть, полным ходом валяем в берег.

– Стоп машина! – орет капитан.

– Что такое?.. – Шум! Переполох! Оказывается: солдаты, сколько за ними ни следили, успели навалить целую груду ружей, шашек, штыков, как раз возле компаса; ну, конечно, стрелку и отклонило.

– Вот вам и мираж! – смеясь говорит Ушаков. – Нечего сказать, угостили генерала редким явлением на Черном море!

15-го апреля, на Варшавском вокзале собрались родные и знакомые, проводить Михаила Дмитриевича Скобелева. Он уезжал за-границу. Генерал был в сереньком штатском пальто и в сером цилиндре.

Не скрою, что вид его в этом костюме, по крайней мере для меня, был несколько комичен. Скобелеву не шло штатское платье. Его манера держаться, его походка, расчесанные направо и налево бакенбарды постоянно напоминали военного. Но вот раздается второй звонок. Скобелев входит в вагон. За ним следует бывший его гувернер, француз Жирарде́, господин почтенных лет, маленький, худенький, подвижной, со склоченной седоватой бородкой. Скобелев очень любил Жирарде́. Затем вхожу и я. Ко мне заходит в вагон проститься брат мой Николай Васильевич, известный деятель по молочному хозяйству. Я познакомил его с генералом, и тот так сердечно обошелся с братом, точно и век знаком был. Браг до сих пор не может забыть этой встречи. Надо правду сказать, Михаил Дмитриевич умел покорять сердца людей.

Соседнее отделение нашего вагона занял знакомый Михаила Дмитриевича, некто П. Он тоже ехал в Париж. П. оказался преостроумным господином, и всю дорогу потешал Скобелева своими рассказами.

Надо прибавить, что я за-границей никогда не бывал, если не считать Турции и Румынии. Поэтому, чем дальше подвигались мы к западу, тем для меня все становилось интереснее и интереснее.

В Берлине мы пробыли сутки. Остановились в гостинице «Петербург». Утром, напившись кофе, Скобелев пошел со мной прогуляться по главной улице «Unter den Linden». Улица эта очень мне понравилась: широка и чисто содержана; здания же, на мой взгляд, не представляют собой ничего особенного. Первое, что поразило меня здесь, это пара громадных догов пепельной масти. Запряженные в маленькую тележку, они мирно лежали на панели, при входе в какую-то лавочку, высунув свои длинные красные языки.