Алексей Слаповский - Качество жизни

Заказчикам понравилось. Они говорили о конкретике, о том, что «хороший человек», «так надо» и «прощения просил» создают четкий стержень содержания, понятный абсолютно всем, а абстрактные понятия вроде «чудовища из ада» тоже нужны, ибо в любом убеждающем тексте необходимы таинственность и некоторая недоступность.

В результате очень просили взяться меня единолично за всю Библию. Я, польщенный, согласился и безбожно затянул работу. Не пошло как-то.

И вот — напоминание. И совпадение темы: Иов заболел, и я заболел. Не случайно! Для стариков, размышлял я (имея в виду уже себя), все становится совпадением, приметой, знаком. Не потому, что они наблюдательны, просто связь всего со всем становится им очевидна, начиная с уровня самого простого: сегодня кости ломит — завтра снег пошел.

Невропатолог Мамеев К.П (табличка на двери), тучный и явно сам нездоровый мужчина, протянул свои ладони и велел сжать. Я сжал эти пухлые и влажные ладони. Потом я закрывал глаза и искал пальцами свой нос, потом он стучал мне молоточком по коленям и махал этим молоточком у меня перед глазами. Спрашивал:

— Тяжелое ничего не поднимали?

— Нет.

— Стрессы были?

— Нет.

— Спите хорошо?

— Отлично. То есть сейчас не очень.

— Курите?

— Да.

Вяло задавая вопросы, он искал что-то в ящиках своего стола. Ящиков было всего три, и каждый он выдвинул по два раза, вороша бумаги. Потом уныло посмотрел на шкаф у стены. Видимо, то, что требовалось Мамееву, находилось в шкафу, но вставать ему было неохота. И он еще раз проверил все ящики. Пришлось все-таки встать и подойти к шкафу. Открыв его, он обозрел стопки папок и кипы каких-то бланков. Наугад взял пару бумажек, повертел, кинул обратно и вернулся к столу. И опять взялся за ящики.

— Так что вы думаете? — спросил я.

— А?

— Что вы думаете по поводу моих симптомов?

— Симптомы могут быть разные, — сказал он. — Картина необъективная, тем более — возраст. Если после сорока вы просыпаетесь…

— И у вас ничего не болит, — подхватил я иронически, но он моей иронии не заметил и неумолимо закончил:

— Значит, вы умерли. Вот что, сходите-ка в двести второй кабинет, спросите у них бланк направления. В диагностический центр вас направлю. А если в двести втором не будет, сходите в четыреста семнадцатый, к заведующей отделения. Да, лучше сразу десяток бланков. Или двадцать. Сколько дадут.

Я смотрел на него, усевшегося за столом. Наплевать ему было на меня и мою болезнь. У него бланки кончились. Но я же ему не мальчик на посылках! Сейчас вот взять и сказать ему:

— Может, вам за пивом еще сбегать? Или ботинки почистить?

Он сначала удивится, потом, скорее всего, разгневается. Дескать, чего это вы хамите тут?

А я скажу, что это он хамит тут: больных за бланками гоняет.

А он скажет: вам не надо — и мне не надо! Придете в другой раз!

А я скажу: нет уж! Придешь к вам, а у вас опять бланков не будет, я не нанялся к вам все время ходить, что это такое, чего ни коснись, ничего у вас нет, у вас тут бардак, вы работать не хотите, а еще жалуетесь, что вам платят мало, да вам вообще ничего платить не надо за такую работу!

А он крикнет: следующий!

Войдет следующий, врач начнет принимать его, я продолжу обличать. Мамеев пригрозит вызвать охранника. Следующий присоединится к его негодованию. Я буду упираться. Явится охранник. Я заявлю, что не уйду, пусть хоть милицию вызывают. Я пригрожу, что жалобы напишу во все инстанции.

Толку не будет. Бланки никто не принесет. Мамеев, охранник, следующий, милиция — лягут костьми и трупами, а бланки не появятся. Ни за что. Дело принципа.

И я сходил в двести второй кабинет, потом в четыреста семнадцатый и, галантно балагуря, как я иногда умею, выпросил у заведующей не десять и не двадцать, а целую кипу бланков, не меньше сотни.