Василь Быков - Цена достоинства

Журналисты в редакции были шокированы. Молодые потиху возмущались, а те, кто постарше и поопытнее, глубокомысленно помалкивали,- многое из карпюковских перипетий им было хорошо известно еще с 30-х годов. Вскоре дело Карпюка передали в городскую прокуратуру - для получения санкций на привлечение "бывшего члена КПСС" к уголовной ответственности. Прокурор города Волох потом рассказывал, что, получив из КГБ это дело, почувствовал некоторое затруднение и позвонил (вот когда телефонное право - во благо) первому секретарю обкома Микуловичу. Тот, похоже, медлил с ответом (понимал, что за ним последует) и спросил прокурора, все ли пункты обвинения надежно доказаны? На этот раз от прокурора потребовалось кроме верности букве закона и КГБ еще кое-что по части человеческой совести. На вопрос хозяина области он высказал некоторые сомнения, на которые последовало указание вернуть дело на доследование, чтоб уж обвинить наверняка.

Для самого обвиняемого вся история о его вымышленных преступлениях была ясна как божий день. Карпюк все опроверг устно и письменно. Казалось, опровергнуть многое не составляло труда, кроме, пожалуй, ведомости из Штутгофа на получение немецких марок с его, Карпюка, подписью. Происхождение этой подписи обвиняемый не мог объяснить. На ксерокопированной странице ведомости отсутствовал титул, значились только фамилии и сумма в марках с росписями получателей. Делалось допущение, что это оплата тайных услуг заключенных. Ведомость была серьезной уликой против обвиняемого, на ней строилось многое в его злополучном деле. Среди прочего, например, сотрудничество с гестапо начальника штаба отряда, жившего в Польше, внедрение Карпюком в советскую диверсионную группу, десантированную на территорию Чехословакии, агента абвера, клеветническое доносительство на соседа Грушевского. Было отчего сойти с ума.

Несчастья обрушились на человека, словно каменный обвал в горах. Первым делом Карпюка отстранили от работы секретаря областного отделения Союза писателей, лишив 80-рублевой зарплаты. Различные редакции Минска и Москвы разом отказали в публикации его произведений, из издательских планов были выброшены все карпюковские заявки. А тут еще пришлось положить в онкологию жену-учительницу, на руках безработного остались двое сыновей-студентов и дочь-школьница. Жить стало не на что, кормить семью нечем. Время от времени он писал заявления в Литфонд об оказании материальной помощи, но оказывали помощь маленькими дозами раз в году. Другой помощи ждать было неоткуда. Руководство Союза писателей БССР заняло выжидательную позицию, явно поставив ее в зависимость от исхода апелляций Карпюка в партийные органы. В это время мы иногда встречались втроем и старались подбодрить страстотерпца. Борис Клейн воодушевлял его на борьбу: "Пиши, жалуйся, попробуй попасть на прием к Машерову, он ведь тоже партизан, должен понять. Обращайся к своим партизанам, наверно же, кое в ком еще сохранились остатки совести. Дергайся! Потому что под лежачий камень вода не течет... Я на будущей неделе, возможно, буду встречаться с Микуловичем, постараюсь поговорить о тебе..." Так говорил Клейн, еще не подозревая, что уготовано ему самому. Я, хотя и был беспартийным, но тоже имел кое-какие намерения в Минске и предпринимал некоторые шаги в защиту друга.

Карпюк дергался, физической энергии у него хватало, жажды справедливости тоже. Но ощутимого результата пока не было.

Вскоре после исключения он пишет около трех десятков писем товарищам по войне, партизанам своего отряда. И не получает ни одного ответа. Между тем их ответы пополняют его "дело" в горкоме, и можно догадаться о содержании тех ответов, сочиненных под диктовку следственных органов. Партизанский отряд имени Калиновского был признан как не существовавший, его командир, таким образом, оказывался в роли самозванца. Карпюк бросается в Минский партархив, где хранились партизанские и партийные документы времен войны, и не находит ни одной бумажки по своему отряду. Исчез даже отчет, который Карпюк самолично писал после освобождения Белоруссии. Зато его "дело" в эти дни пополняется еще одной бумажкой, подписанной бывшим комбригом и другом Войцеховским. Оказывается, "никакого вклада в борьбу с немецко-фашистскими захватчиками отряд имени Калиновского не внес и вообще он, командир бригады, командиром этого отряда гр. Карпюка не назначал".

Доведенный почти до отчаяния предательством недавних друзей и соратников, Карпюк на последние деньги покупает билет на поезд и едет в Ленинград. К его удивлению, Войцеховский принимает его по-прежнему тепло и на возмущенный вопрос приезжего отвечает обескураживающе просто: "А что я мог сделать, Алеша? Что они потребовали, то я и написал". Результатом этой поездки стала другая бумажка за подписью бывшего комбрига о том, что "товарищ Карпюк А. Н. с такого-то и по такое время являлся командиром отряда имени Калиновского и проявил себя с наилучшей стороны". С этой спасительной характеристикой Карпюк бросается в Гродненский горком, где первый секретарь А. Могильницкий невозмутимо ответствует: "А зачем нам эта бумажка? У нас имеется другая бумага от Войцеховского. Она нас больше устраивает".