Валентин Черных: Женщин обижать не рекомендуется

-- Да.

-- Тогда посоветуйте, чтобы отец уволил Будильника, и никаких проблем.

Настя внимательно посмотрела на меня. Я ей улыбнулась. Я всегда улыбаюсь, когда говорю гадости.

-- А ты, наверное, сучонка? -- предположила Настя после небольшой паузы.

-- Конечно, -- согласилась я. -- Но немного. А вы?

-- Когда-то я была большой сукой...

Мен заносило, я этого совсем не хотела, Настя мне нравилась, и я ей об этом сказала:

-- а вы мне нравитесь.

-- Не скажу, что я от тебя в восторге, -- ответила Настя, -- но дело с тобою, наверное, можно иметь. Ты не такая уж мышка, как показалось вначале.

-- Это вы об одежде?

--И об одежде тоже.

-- Учительницы, как разведчики, не должны веделяться, иначе ученики будут тебя не слушать, а разглядывать. От меня очень пахнет алкоголем?

Настя открыла сумочку, достала коробочку и вытряхнула из нее небольшую пастилку:

-- Пососи. Отбивает запах. Держу для ГАИ.

-- А вы за рулем?

-- Всегда, -- ответила Настя.

-- Сейчас, может быть, не стоит садиться за руль? -предположила я.

-- Два джина -- это меньше моей нормы. Я не сужусь за руль после пяти.

Я достала кошелек и начала отсчитывать половину.

-- В следующий раз заплатишь, -- сказала Настя.

-- Следующего раза может и не быть.

-- Будет. И не один раз.

Мы вышли из прохладного бара в уже нагретые московские улицы. Я дошла с Настей до ее "девятки". Она села, вставила ключ в замок зажигания, тронулась с места, посигналила мне, перестроилась во второй, потом в третий ряд. На все это ей потребовалось не больше семи секунд.

Я вернулась в институт Склифосовского, но попасть к отцу мне не удалось. Так всегда бывает, когда я выпиваю. Вначале я энергична и даже нахальна, потом наступает апатия, хочется спать, и я теряю кураж. Можно было, конечно, подождать, когда заступит вечерняя смена, но ждать придется часов пять, и я решила вернуться домой. Я обещала Нугзару, что приду на переговоры.

Нугзар, пятидесятилетний грузин, уже больше тридцати лет жил в Москве, был женат на русской, но сохранил вкусы мальчика с проспекта Руставели в Тбилиси. Он носил кепки, которые были шире общепринятых, по-прежнему любил яркие галстуки и лаковые ботинки.

Он меня встретил во дворе многоэтажного дома, в котором снимал подвал для хранения овощей, хотя обычно овощи привозили на грузовиках и сразу распределяли по точкам, по маленьким муниципальным рынкам, палаткам у станций метро. Скоропортящийся товар надо было продавать как можно быстрее.

-- Нугзар, -- сказала я, -- у меня отец попал в автомобильную аварию. Сейчас в реанимации. Раньше, чем через неделю, я не смогу выйти на работу.

-- Отец -- это святое, -- Нугзар вздохнул. -- Придется взять шалаву.

Шалавами Нугзар называл женщин, которые жили за счет кавказцев. Они сдавали им квартиры, спали с ними и торговали их товаром, обсчитывая покупателей, сбивая весы.

Покупатели жаловались. Общество потребителей устраивало контрольные закупки, выписывали штрафы. Приходилось еще снабжать овощами милицию, особенно муниципальную, потому что при всех правильно оформленных документах и оплаченных налогах они могли придраться к чему угодно. На разбирательство уходило время, овощи гнили, Нугзар давно подсчитал, что выгоднее давать взятки, чем ссориться с представителями власти.

В прошлом году в первый же день моей торговли подъехала машина муниципалов, из нее вышли двое здоровых, уже ожиревших парней с автоматами в полувоенной, в полуспортивной форме. Они ничего не требовали, ни к кому не придирались, просто шли вдоль рядов торговцев. И Ахмет, в обязанности которого входили контакты с властями и разбирательства с обиженными покупателями, быстро обошел нас, набил два огромных целлофановых пакета огурцами, помидорами, горячим лавашом, маринованным луком и погрузил их в багажник милицейской машины. Все эти поборы увеличивали стоимость продуктов.

Вечером я позвонила в Управление муниципальной милиции отцу одного из своих учеников, рассказала о посетителях и назвала ему номер милицейской машины. Я знала о традиционном антагонизме между обычной милицией и муниципальной. Муниципалы больше получали и меньше работали. Милицию традиционно презирало КГБ, нынешнее ФСБ -- Федеральная служба безопасности, сотрудники которой не брали взяток, во всяком случае, не мелочились, как в районных отделениях милиции.

-- Куда мне обратиться? -- спросила я, -- в ФСБ или в Управление по организованной преступности?

-- Никуда не надо обращаться. Я разберусь.