Владимир Чивилихин - Над уровнем моря

Сонец долго надо мной куражился. Спрашивал, сколько я заработал, почему не зарегистрирована финка, и какая была река, на которой мы разошлись с инженером. Я сказал, что напоследок шел Кыгой, но вверху перелезал ее не раз, и еще какие-то речки попадались, не знаю, потому что голова потеряла направление. Надо бы двигать в те места и шуровать всем народом. Алтайцев пустить, они в тайге след находят по одной согутой травинке, гад буду. Это я за Тобогоевым замечал, нашим бывшим проводником, который меня тут избитого подобрал. Да и я бы пригодился, только Сонец приказал мне сидеть в Беле и ждать своей судьбы.

Я еще ночь пролежал в чуме, грелся костернымп угольками, переживал, а к утру пришли спасатели. Голодные и злые, никого не нашли. Они опять меня за жабры. Новый допрос - с повторами про паспорт и мое увольнение.

- Все равно тебе крышка, Жамин, если не найдем! Лучше говори.

Я молчу, потому что говорить нечего, а на бас меня не возьмешь.

- Откуда кровь на финке?

- Белок обдирал.

- Ха, белок! Зачем?

- Мы их варили и ели, - отвечаю.

- Что же вы там совсем оголодали? - вступил тут Со-нец. - Как так можно?

- Консервы прикончили еще на прошлой неделе, а без мяса пилу не потянешь. Вот бельчатину и рубали...

- Ну, тоже нашли мясо!

- Все ж таки.

- Хватит, Жамин, - Сонец, как вчера, подошел ко мне и зырит так, будто я у него косую зажал. - Хватит! Ты нам ответь на один только вопрос. Ты, значит, решил уволиться досрочно?

- Ну.

- Почему?

- Вся бражка решила, - говорю.

- Нет, я спрашиваю, почему? - крикнул он.

- Да рази вам объяснишь?

- А ты объясни, - не отстает этот живоглот.

- У вас работа кончается, так?

- Ну, так.

- А мы до конца лета хотим еще куда-нибудь наняться. Чтобы простоя не было. кобылка меня заранее послала.

- Вон в чем дело! Ясно. Ты ври, да думай. Вот тe6e последний вопрос. Как я могу тебя отпустить без разрешения начальника партии? А? Как?

- Ay меня заявление.

- И оно подписано Симагиным?

- Все по форме.

- Показывай.

Я отвернулся, молчу и думаю, что все равно ничего не докажешь, а для законного следствия надо сохранить бумагу, которая была у меня в заначке, за подкладом кепки.

- Покажи! - кричит Сонец и опять ко мне близко подходит.

Плевать я хотел на этот крик, но задумался. И хоть прошел высшую школу жизни, вдруг решил отдать мой единственный документ. Он меня мог выручить потом, а Легостаеву помочь сейчас. Мне тошно стало от всей этой бузы, от того, что поискали человека день и бросили, а сейчас будто не собираются никуда, в меня вцепились. Думал, скорее поверят мне, если увидят заявление. Сонец долго вертел его перед носом, потом спрятал в бумажник и давай командовать своими. Одного туда, другого сюда, все засевались по палаткам, а сам Сонец побежал на рацию, которая передает отсюда погоду в Новосибирск.

Гляжу, снова налаживаются в горы. Разбились на две команды, чтоб насквозь прочесать Кыгу, кто-то поехал на коне звать с покосов алтайцев. Я услышал, как Сонец закричал: "Когда жизнь человека в опасности!.." Тут я подошел к палаткам, говорю:

- И я с вами...

А они отворачиваются. Решить, что ли, это дело некому? Или им неудобно, что они вчера ваяли меня в стае?

- Буду припоминать дорогу...

Может, они все еще думают, что я Легостаева пришил? Или заведу их куда не надо? А того не дотумкают, что мне всех нужней живой Легостаев. Иначе припухнешь, потому что ничего не докажешь.

Потом смотрю, уходят. Рюкзаки консервами набили, ружья у некоторых. Сели на катер, алтайцы собак заманили. До Кыги тут всего километров десять, если берегом, по бомам, как я бежал, а водой еще ближе. Сонец был с ними. И я к берегу тоже спускался чужаком, думал, в последний момент возьмут. Сидел от них недалеко, смотрел на озеро и слышал, как Сонец звонит своим, будто они пацаны: самим, дескать, не пропасть, на скалах надо глядеть особенно, отвечай потом за каждого. И еще сказал, будто затребовал по радио вертолет. Пока стоит погода, забросят в нашу партию продукты и будут держать машину на озере, хотя это и дорого. Один перегон из Барнаула чего стоит, да тут, мол, за каждый час сто двадцать рубликов гони. Тьфу, гадский род!..

На экспедиционников-то я сердца не имел, их тут Сонец зажал, а его я бы от людей отстранил, он не умеет. Ладно там я, меня он считает за плевок, который можно растереть сапогом, но другие-то люди другие. Начальника партии Симагина, что нас нанял, мы приняли еще как. Мужик правильный. А я понял по разговорам в партии, Сонец его за что-то ест. И Легостаев тоже для пользы народа много сделать хочет - это слова Симагина, с которым я один раз о политике и жизни говорил. Да и меня Сонец не понимает, я в душе не такой. Меня знает моя Катеринка да ребята с артели...