Владимир Чивилихин - Про Клаву Иванову

Что же все-таки произошло с нами? Понятное дело, для себя-то я оправдания находил - мы все это умеем делать. Опять же, если брать нас, как говорится, в общем и целом, мы ничего. Устоялись, сгладились, и на нас можно было вроде надеяться. Но последний случай, с Клавой-то, показал, что и нам надо меняться! Каждому. И помогать друг другу в этом. Все время думая в те дни о нас и Клаве Ивановой, я понял еще одно, очень важное: мало желать человеку добра, надо уметь делать добро и учиться этому уменью.

И ночью я переживал, хотя обычно сплю хорошо. А утром заметил, что Глухарь, даже не заглянув в свою комнатенку, зашел к Жердею. Передавали, что старик что-то доказывает и просит, а главный инженер, исписав ему полблокнота, не соглашается ни в какую. Когда толпившиеся перед дверью заглядывали к ним, инженер махал рукой, чтоб не мешали. Даже планерку начальников ремонтных цехов пришлось переносить, а это у нас случай редкий.

Днем Глухарь бродил по нашему цеху, гудел что-то на уши станочникам, совал им блокнот. Ко мне-то он прежде других обратился, но я сразу даже как-то не понял - меня встревожили глаза старика. Они были очень усталыми, мутными, в желтых кругах. А вечером, когда притихло депо, он снова подступил к инженеру. Я стоял в темном коридоре, за дверью, курил под запал, все слышал и даже кой-чего видел в светлую щель. Правда, весь этот разговор я понял позже, когда мне в руки попал очередной блокнот Глухаря.

- Какие у тебя еще доводы против? - спросил старик.

"Все депо знает - если я сказал "нет", значит, тому не бывать", написал инженер и засмеялся, показывая этим, что шутит.

- Ишь каков! - Глухарь не принял шутки. - Но ведь никто не знает, что ты сказал "нет".

Инженер вздохнул.

"Осада? - написал он. - Зачем вам это?"

- Мне - незачем, понятно дело. - Глухарь тяжело поднялся с кресла, он не хотел сидеть ниже Жердея. - Девку спасать надо.

"Она же никого не слушает! И почему такой эксперимент нельзя проделать после смены?"

- Это совсем не то!

"Жалко, все будет впустую. А работы уйма".

- Для человека ничего не жалко. И рабочие говорят, что не подведут. Ты не веришь им?

"Рабочим я верю, но категорически против вашей затеи".

- А мы - за.

"Кто?"

- Все. И старики тоже.

"Старики теперь за меня", - написал Жердей и засмеялся.

- Как сказать...

"Вы же ни за что не отвечаете, а у меня производство".

- Мы за все отвечаем, паря.

Глухарь стоял над ним горой, волновался, не понимал Жердея. А инженер опасался больше всего, как бы Глухарь не догадался, что Жердей чуточку трусит. Вот упрямый старик! Нет, это не было, конечно, упрямством, это было упорством. Только Глухарь замысливал очень уж необычное. Инженер сплетал и расплетал свои ноги, скрипел стулом, барабанил пальцами по пустому столу. Что бы такое посущественней возразить старику? Хотя придется, видно, согласиться с этой затеей. Жердей взял блокнот, подумал:

"А в парткоме нам шею не намылят?"

- Значит, ты просто боишься? - Глухарь жалостливо, мигая синими веками, посмотрел на Жердея и устало опустился в кресло.

- Ну хорошо, хорошо, - пробормотал Жердей. - Делайте.

Но старый котельщик все смотрел на него, и от этого испытующего взгляда снизу некуда было деться. "Что он так смотрит-то? И на самом деле, неизвестно еще, как отнесутся к этой штуке, ее можно будет по-разному толковать. Уже ведь согласился, и старик это понял по губам, что ли? Видно, осуждает за слабость".

"Я человек, - написал, улыбаясь, инженер. - И ничто человеческое мне не чуждо".

Глухарь взглянул в блокнот, сердито повел бровями.

- Слушай, ты с какого года?

"С 34-го, - черкнул Жердей. - А что?"

- Понятно дело, - глаза старика уже смеялись. - А я с двадцать четвертого.

Инженер недоуменно глянул на него, потом понял, что имел в виду старик, и тоже засмеялся.

"Выходит, я еще не родился".

- Выходит. А пора уже. Крестного надо?

Получить у Глухаря рекомендацию для вступления в партию считалось на станции большой честью. Его крестники работали кондукторами, смазчиками на путях, но больше всего, понятное дело, было их в депо. Иногда старик сам предлагал свою рекомендацию, как в этот раз Жердею, а со мной, к примеру, даже предварительного разговора не вел. Сунул уже написанную рекомендацию, как будто знал, что я собрался просить именно у него. Хоть уже порядочно времени прошло, однако до сего дня поражаюсь - ведь ни единой душе тогда я ничего насчет этого не говорил. Написал он хорошо, коротко. Я, помню, растерялся даже, взял у него блокнот.