Анастасия Цветаева - Сказ о звонаре московском

-- Я ддетей -- люблю, -- сказал Котик, -- дети ллучше все понимают, они просто -- понимают! Хорошо, я пойду с вами и поиграю. Но вот если бы у них были кколокола...

Адрес подруги, куда я звала Котика, я дала ему, назначив час встречи. Но, задержавшись на работе, запоздала. Меня уже ждали Котик и концертмейстер Нэй в высокой, просторной комнате большого дома окнами на Сретенский бульвар, за длинным столом, богато -- по тем временам -- накрытым. Уже накормленный вкусно и обильно, звонарь словоохотливо рассказывает:

-- В одном доме встретился я с с...с...с... -- не даются ему эти встречные! -- словом, они -- актеры! И онни уговорили мменя играть. Нет, не думайте, не по моей части (хотя и на кколоколах там тоже...) по их части, играть в театре -- Федора Иоанновича, -- был такой ццарь. Онн ттам у нних на кколоколах звонит, так я понял! И я буду этот царь в царской одежде -- и должен буду звонить на кколоколах! Что-то выдумывают? Ккакие там у них колокола? Совсем никудышные... Этто в Камергерском переулке, называется театр МХАТ.

Серые, темные, под тяжелыми веками глаза Нэй смотрят на гостя с улыбкой ласкающего внимания. От сильной близорукости она еле различает лицо гостя, но явно ощущает присутствие необычного.

Большеглазый -- глаза, как у матери, серые -- четырехлетний мальчик тоже не сводит с гостя взгляд.

А Котик уже бродит по комнате -- знакомится с новым местом. Остановился у рояля, поднял крышку. Сейчас начнет играть? Но он настойчиво ударял и ударял одну и ту же клавишу.

В комнату вошла пожилая худенькая женщина, жена художника Альтмана. Нота все длилась нетерпеливо. Нашел изъян? Что-то странное. Я подошла. Он держал палец на "ля".

-- Почему же она нне слышит? Я же ззову ее, -- недоуменно спросил Котик, -- она же -- "ля", чистая центральная нота! Поняв, я уже объясняла вошедшей:

-- Фаина Юрьевна, ваша тональность -- "ля"! И Константин Константинович...

-- Я сыграю гармонизацию Ми-Бемоль, -- перебил Котик. Медленно, упоенно, как-то все снизу вверх идут звуки. Коленопреклоненно -- перед недосягаемой высотой Ми-Бемоль? И все многотембровое флейтное существо рояля, все скрипичное, все вокальное и органное его звучание сплетается в новую оркестровку, вызывая колокольные голоса. Они мечутся в пределах рояльных, рождая небывалое в слухе.

Я смотрела на друзей моих: мать моей подруги, дочь ее Нэй, на их пожилую гостью -- Фаину Юрьевну, "ля", -- на лицах всех их, столь разных, было одно выражение: поглощенность нежданным, неповторимым! Мы присутствовали при необычайном.

Это было не подражание на рояле колоколам, как это встречается у некоторых музыкантов, -- а совсем другое: с помощью презираемых звонарем белых и черных клавиш, служащих одному диезу, одному бемолю, -- он нашел способ (не мог не найти, тосковавший по звучанию колокольному с утра до ночи) создать колокольность в клавишах!

То был вечер колокольного рояля!

Что-то вроде полузабытого сна. Сумрачные переходы, высота недомашняя, свет и тени, и гулкость органная. Мы поднимались по лестницам консерватории в рабочую комнату Котикиного Источника. Я пишу это слово с большой буквы не от себя, а невольно передавая выражение его в устах сына -- уважение, заглавность. Котик не рассказывал мне об отце, но позднее я узнала, что он нежно любил отца с тех лет, когда тот еще не был назван Источником, а был просто папа; с дней, когда жива была мать, когда он сам был кудряв и младенчествен, а отец молод и весел... Вот этими вещами, невещественными, Прошлым, в вечность ушедшей матерью, незримым еще Будущим, как в новогодних зеркалах, отраженных друг в друге, веяло на темных лестницах консерватории, которыми мы шли. Слышалось все это, как стихший звон арфы, как неслышный звук Вешняковского колокола, и вещественна была тут эта невещественность семейной трагедии... Как в старых домах, пахло в тот вечер в пути нашем, и шли мы будто не Москвой -- Петербургом гоголевских времен.

И вот, наконец, комната. Я не помню там мебели, хоть она, конечно, была. Явственней запечатлелись двери и потолок, и окна в неведомость. Был час вечерний, час отсутствии, где-то проводимого отдыха, а может, чьих-то концертов...

Котик протягивает мне альбом. Я раскрываю -- и поражаюсь: лет десяти сидит у рояля мальчик; темные волнистые волосы завладели лбом и щеками, а из-под них глаза смотрят в душу мою. В них -- отрешенность, мечтательность. Несмотря на нарядный костюм, матросский, -- в позе, в существе ребенка -печаль.

-- Это -- я, этту фотографию очень моя бабушка любила: тут, она говорила, я на ммаму похожж...