Михаил Елизаров - Сифилис

— Я клянусь, что за последние полгода ни с кем не вступала в половые контакты, кроме Мнухина, — вытянувшись в струнку, отчеканила Лариса Васильевна.

— Не брешешь? — спросил Борзов с каким-то деревенским простодушием. — А то у меня сердце схватило… Инфаркт, не дай бог. Вот помру — что станет с пасекой в Лихтовке? Пропадут мои пчёлки… Ведь такие разумные твари, диву даёшься!

Борзов как-то сразу подряхлел и растерял профессорский лоск.

— Я ведь в селе-то родился, пастушил мальцом, гусей пас, мамку с папкой уважал… Кабы не мед-прополис, давно там был бы. — Он многозначительно потыкал пальцем в потолок. — До чего в деревне хорошо: сидишь в глубине цветущего сада, пьёшь душистый крепкий чай, на столе шумит старинный самовар, и Анна Гавриловна пироги подаёт… — Борзов словно отмахнулся от восхитительного видения. Анна Гавриловна и Сергей Модестович в это время слёзно умилялись.

— Читать любите? — Неожиданно опростившийся Борзов осторожно плёл туман из всяких «таперя», «кубыть», «дюже», и Ларисе Васильевне померещилась чужая, книжная любовь, хрященосый казак, казачка в стогу, вихри враждебные, выстрелы и река, величавая, как ртуть…

— Отчего же, голубушка, ваш выбор пал на «Тихий Дон»?

— Чем плох Шолохов? — удивилась Лариса Васильевна.

— Какая художественная неразборчивость, — прошипела Анна Гавриловна.

— И беспечность, — добавил Борзов. — Анна Гавриловна, принесите экземплярчик издания…

Борзов пролистал половину тома, потом, ведя пальцем по странице сверху вниз, прочёл вслух:

— «Дарья криво улыбнулась и впервые за разговор подняла полышущие огнём глаза: — У меня сифилис. Это от какого не вылечиваются, от какого носы проваливаются».

— Нет сомнений, — Борзов торжествующе захлопнул книгу, вы, голубушка, заразились от печатного слова! Редкий, конечно, случай. На моей памяти двенадцатый…

— Без паники! Только лечиться! Иного способа нет. — Борзов говорил уверенно и спокойно.

— Быть такого не может! — всхлипывала Лариса Васильевна.

— Вам сегодня же следует лечь в больницу. Госпитализация заражённых особо опасными формами сифилиса производится немедленно, в течение двадцати четырёх часов. Таковы непреклонные, жёсткие требования, принятые в нашей стране. Начало лечения — обязательно в условиях стационара.

— Значит, сегодня? — с тоской вскричала Лариса Васильевна. Она всегда болела дома и поэтому отчаянно трусила.

— Да, голубушка. Возьмите все необходимые вещи — и сразу сюда. Мы составим деликатное заявление на вашу работу, так что никто ничего не заподозрит, вы подпишете предупреждение, что уведомлены врачом о своём заболевании, что лечение необходимо проводить под наблюдением врачей и уклонение от этих процедур уголовно наказуемо. После формальностей с бумагами Акимовна отведёт вас в палату, — сказал Борзов и обнадёживающе улыбнулся.

«Пижаму, тапочки, зубную щётку, полотенце, мыло… И никаких книжек… — прикидывала в уме Лариса Васильевна, спеша к выходу. — Куплю яблок… яблоки наверняка можно».

От волнения она даже не обратила внимания, что вышла не из того здания, в которое входила. Кожно-венерологический диспансер занимал современную трехэтажную постройку. А Лариса Васильевна слетела по ступеням ветхого крыльца одноэтажного домишка на какую-то незнакомую улицу.

— Вот они, мои сифилитики в квадратике. — Нянька Акимовна бросила на матрас стопку жёлтого белья. — Тумбочка у тебя совместная с Ванечкой, — Акимовна указала на свежего, русочубого паренька. — Если понадобится второе одеяло — проси, не стесняйся…

Увы, к великому неудовольствию Ларисы Васильевны, палата была общая для мужчин и женщин. Кроме Вани под стенкой храпел здоровенный детина. «Затылок скошенный… Дебил, наверное!» — с неприязнью подумала Лариса Васильевна.

Койка её стояла встык с койкой старухи вызывающе болезненного вида. Особенно приковывали внимание ноги, торчащие из-под халата, в шишках и звездчатых, втянутых внутрь рубцах. Приподнявшись на локте, старуха жаловалась соседке:

— Пятнадцатый годок мучаюсь… Чистотелом натиралась и чем посоветують, а болячка то заживеть, то на новом месте выскочить, ноеть, а шишка откроется, и оттуда гной, густой, тягучий. Похоже на чирей, ан не чирей… Я в город поехала к хирургу, а он говорить — костоеда…

«Придётся пережить», — вздохнула Лариса Васильевна и прислушалась к разговору в противоположном углу палаты.