Наталья Давыдова - Любовь инженера Изотова

- А вы разве не посторонние? - с улыбкой спросила Тася: ей хотелось доставить мальчикам удовольствие.

- Мы не посторонние, - скрывая бешеную гордость, сдержанно ответили мальчики.

- А-а, - протянула Тася, - все понятно. Вы дети капитана.

Мальчики посмотрели на нее участливо, они понимали, что она завидует. Так же сочувственно посмотрели они и на Терехова, когда он подошел. Она услышала, как один из мальчиков сказал:

- Дяденька такой старый, а тетенька такая молодая-молодая.

Они прошли несколько шагов, и Терехов спросил:

- Ты слышала?

- Слышала. Глупости. Мальчишка не понимает ничего.

- Нет, понимает. Ты меня бросишь. Я знаю, я старый. Ты меня очень скоро бросишь. Найдешь себе молодого красивого моряка. На что я тебе?

"Если бы ты знал", - растерянно думала Тася, глядя ему в лицо.

К вечеру у Терехова началась мучительная, до черноты в глазах, мигрень. Он лег и заставил Тасю лечь, просил ее заснуть, сказав, что пирамидон ему в таких случаях не помогает и что он попытается заснуть, чтобы прошла головная боль. Она задремала, но, открыв глаза, увидела, что он не спит, лежит, закусив губы, с резко обозначенными морщинами на лбу и на щеках. Она вскочила, босиком, в ночной рубашке, нагнулась над ним.

- Не можешь заснуть?

- Спи, Тасенька, - ответил Терехов и погладил ее по руке, - спи, миленькая. У меня разболелась голова.

Тася разыскала в его чемодане анальгин, налила воды в стакан, подала ему.

- Прости меня, - прошептал он, закрывая глаза и сдвигая брови, - прости меня, я никуда не гожусь.

- Что ты говоришь! - воскликнула Тася, опускаясь рядом с ним на колени. - Спи, пожалуйста, сейчас тебе станет легче, сейчас все пройдет. Тебе уже лучше.

- Как мне стыдно, что ты не спишь из-за меня, - медленно проговорил он. - Доктор мой милый, не стой босыми ножками, ложись.

Он вздохнул.

- Ножки босые у тебя, ложись, - повторил он.

У Таси сжалось сердце. Она легла, натянула одеяло, но спать не могла. Скоро у нее заболела голова. Это случалось редко, и она подумала, что теперь, наверно, всегда она будет испытывать то же, что испытывает он.

- Потом она стала угадывать его мысли.

На следующий день за завтраком Андрей Николаевич ей сказал:

- Я хотел бы подарить тебе колечко.

- Я знаю какое, - улыбнулась Тася.

- Ну?

- Бирюзовое колечко?

- Кто ты? Ведьма?

- Ясное дело, ведьма, - прошептала она.

Путешествие продолжалось несколько дней. Но им казалось, что оно началось давным-давно, и они старались не думать, что скоро оно кончится.

- Странно, стоит мне проснуться, как ты тоже открываешь глаза. Отчего это? - спрашивал Андрей Николаевич.

- Потому что я люблю тебя, - отвечала Тася.

- А я тебя. Но что это за чудо: когда б я ни проснулся, ты открываешь глаза. И глаза совершенно чистые, ясные, прозрачные, как будто и не спала. Птица моя родная. Как бы хорошо, если б сломался винт. Что-нибудь бы сломалось, и мы бы с тобой так плыли и плыли, - повторял Андрей Николаевич. - Плыли бы и плыли.

В другой раз он сказал:

- Я бы хотел за борт вниз головой.

Только раз он сказал:

- Имей в виду, что я все понимаю. Все абсолютно. И как тебе трудно, и то, что ты молчишь. Но, честное слово, жизнь человеческая достаточно тяжела и печальна - стоит ли нам самим делать ее еще сложнее и печальнее? Не надо ни о чем горевать. Спасибо тебе за твое молчание и за твою веселость. За твою молодость. Ты счастье, которого я не заслужил. Как это в стихах? "И может быть - на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной". Вот ты мне блеснула и светишь мне. И, пожалуйста, никогда не думай, что я чего-нибудь не замечаю, чего-нибудь не вижу. Я все вижу, все замечаю и за все благодарен тебе.

Вот и все, что было сказано между ними об их отношениях. Правда, гораздо больше пушкинских строк Андрей Николаевич любил повторять строки шекспировского сонета: "Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть".

Та бесшабашность, с какою он исповедовал свое отношение к жизни, обескураживала Тасю.

"Пусть все будет хорошо", - повторял он. Или: "Все будет очень хорошо", - и Тася повторяла эти слова за ним, как заклинание.

Смуглое лицо Андрея Николаевича было всегда веселым. Он как будто владел тайной хорошего настроения, хотя можно было не-сомневаться, что неприятностей и трудностей у него хватало. "Так и надо, так и я буду. И все будет хорошо, - продолжала повторять Тася. - Только бы папа был здоров".

Но иногда заклинание неожиданно теряло силу. И тогда ей казалось, что у нее не хватит сил так жить.