Леонид Андреев - Мельком

— Пойдем слушать, — быстро вскочила девушка и потащила за рукав неуклюже поднимавшегося юношу.

Пойдем и мы, — пусть до конца оттаивает застывшее сердце. Пели хорошо, как редко поют на дачах, где каждая безголосая собака считает себя обязанной к вытью. И песня была грустная и нежная. Мягкий, красивый баритон гудел сдержанно и взволнованно, как будто подтверждая то, на что страстно жаловался высокий и звучный тенор. А жаловался он на то, что дни и ночи думает все о ней одной.

— Об одной тебе думу думаю, [6] Об одной тебе думу думаю… — Романс Федора Соколова «Успокой меня» на тему вальса Йозефа Ланнера. Автор слов не установлен. Л. Андреев приводит их с некоторыми отступлениями от печатного оригинала (см.: Песни московских цыган, № 14. М., изд. К. И. Мейкова, 1869). Впоследствии в новой обработке романс издавался под заглавием «Моя душенька». См.: Умчалися года… Старинные романсы. М., Музыка, 1977. — плакал тенор.

— Думу думаю, — грустно соглашался баритон.

— Об одной тебе, моя душечка, — звенел слезами тенор.

— Душечка, — мягко подтверждал баритон.

— И умру я, жизнь проклинаючи, об одной тебе вспоминаючи…

— Об одной тебе вспоминаючи, — с глубокою тоскою подтвердил баритон, и все стихло.

Впереди меня молча и неподвижно стояла парочка и, когда песня кончилась, разом вздохнула — и поцеловалась. Я отправился на платформу, откуда послышался отчаянно-фальшивый голос, беззаботно обходившийся всего двумя нотами, одинаково скверными: простым криком и диким криком. Молодой человек с золотым сердцем не мог остаться нечувствительным к любовному призыву и отвечал, как умел…

— Врете! — шипел старик, пытаясь заглушить кричащего. — Дубину хорошую надо!

Бедный старик! Теперь я понял, почему он так злился. Он завидовал, как и я.

Потрещал звонок, извещающий о выходе поезда, и вскоре послышался тот же ровный и тихий гул. Сейчас поезд унесет меня отсюда, и навеки исчезнет для меня эта низенькая и темная платформочка, и только в воспоминании увижу я милую девушку. Как песчинка, скроется она от меня в море человеческих жизней и пойдет своею далекой дорогой к жизни и счастью.

Снова из-за стены вырвалось черное чудовище и, сдержанное могучей властью, остановило, вздрагивая, свой стремительный бег. Находя друг на друга и треща и скрипя тормозами, проползали вагоны и остановились с глухим стуком. Стало тихо, и только шипел воздух, выходя из тормозных труб.

Пьяных действительно на поезд не пустили, и старик с злорадством говорил:

— Что? Поехали?

— Нич-чево. Поедем на следующем.

— А на следующем и по шее накладут.

Я стоял на площадке вагона, против длинноволосого юноши, пристально смотревшего на высокую, стройную фигуру, таким же продолжительным взглядом впившуюся в него. Поезд дернулся и плавно пошел, отрывисто стуча и покачиваясь на стыках рельсов.

— До свиданья, Саша, — сказала девушка.

— До свиданья, — ответил он.

— Прощай, — тихо молвил я, склоняя голову.

— До завтра! — донеслось уже издали и глухо.

— До завтра! — крикнул он.

«Навсегда», — ответил тихо я. «Навсегда», — прощались со мной черные силуэты деревьев и убегали назад. «Навсегда», — сказала платформа и скрылась за поворотом.

Однако пойти в вагон, а то становится холодновато: мечты мечтами, а насморк насморком. Да заглянуть заодно и в записную книжку: куда и куда бежать мне завтра спозаранку.

Впервые, под заглавием «В ожидании поезда. Из дачных мотивов», — в газете «Курьер», 1900, 13 июля, № 192. Вторично, под заглавием «Мельком», — в «Нижегородском сборнике», СПб., Знание, 1905. Весь доход от сборника поступил в кассу Общества взаимопомощи учащихся Нижегородской губернии на устройство общежития для учительских детей.

В рецензии на «Нижегородский сборник» Ф. Белявский, назвав «Мельком» прекрасно написанным этюдом, продолжал: «Андреев дает живьем выхваченную с натуры картинку, главное место в которой отведено изображению свежего, невинного чувства молоденькой девушки, очевидно, курсистки к студенту (…) Весь очерк дышит свежестью и силою красок» («Слово», 1905, № 95, 15 марта). В. Буренин обрушился на «Нижегородский сборник» с грубой бранью. Помещенные в нем произведения М. Горького и Андреева назвал «хламом», который «стыдно писать и скучно читать» («Новое время», 1905, № 10450, 8 апреля).