Владимир Кунин - Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа

Снова грязные, задыхающиеся Арон и Вася работают быстро, слаженно. Вася принимает колесо через окно, отдает Арону, тот закрепляет его на станке, берет в руки лом…

Готовое колесо Вася снимает с балансировки, передает в окно заказчику, не забывая перекинуться с ним парой слов:

— Пожалуйста!.. Ваших десять… С вас — шесть. Четыре сдачи. И вам спасибо!.. А вот и ваше колесико… Вы, кажется, в опытных мастерских трудитесь? Даже при НИИ? Замечательно! Нет ли у вас там латунных винтов пятидесяточки? Что вы говорите?! А нельзя ли… Немного. Килограмм пятнадцать. А мы вам в любой момент, без всякой очереди…

Медленно, со скрежетом проворачивается колесо на шиномонтажном станке, быстро крутится на балансировочном…

Из репродукторов ария Мефистофеля: «Люди гибнут за металл! Люди гибнут за металл!.. Сатана там правит бал! Там пра-а-авит бал!..»

Вечером Арон вопил на кухне:

— А я жрать хочу! И выпить! Я двенадцать часов ломом ворочал!.. Имею право!

— Нет! Не имеешь никакого права! Экономика должна быть экономной!.. — кричал Василий. – Сейчас каждая копейка…

— Я как Жучка намудохался! Мне мясо нужно!..

— Обойдешься! Жри макароны сейчас же! Я специально для тебя чуть не ведро отварил! С маслом… Очень полезно!

— Я не могу каждый день жрать макароны!!! Я видеть их уже не могу! Дай червонец — пойду в забегаловку, хоть котлетку схаваю…

— Я тебе давал вчера пять рублей? Где они?

— Бензин купил, е-мое! «Москвич» без бензина не ходит!.. А ты меня гоняешь по всему городу! Дай червонец немедленно!

— Через мой труп! Ты предаешь идею!

— А ты предаешь меня!.. Личность человека важнее любой идеи.

Вася даже рот открыл от философской сентенции Арона:

— Батюшки… Где это ты нахватался?

— Что ж, я пальцем деланный? — обиделся Арон.

— Ну, хорошо, я тебе дам немножко колбасы. Я ее, правда, берег на выходной, но…

— А выпить?

— Ну, наглый, как танк! Где я тебе выпить возьму?!

— У тебя есть заначка.

— Нету.

— Есть!

— Нету!!!

— Васька!!!

— Что «Васька»? Что «Васька»?! Решили же экономить!..

Потом сидели в одних майках и пижамных брюках пьяненькие, допивали большую бутылку и не очень стройно пели хором:

На «Опричнике» работала бригада реставраторов. Были сняты куски сгнившей обшивки, и сквозь огромные дыры зияли шпангоуты.

Подкатил «Москвич» Арона и Васи. Арон достал из багажника тяжелый ящик. Вася крикнул:

— Федор Николаевич!

— Тута я, тута!.. — из дыры высунулся пожилой человек в очках и комбинезоне: — Привезли винты?

— А как же! Что еще требуется?

Федор Николаевич уселся поудобнее, свесил ноги наружу:

— Тама много чего надо. Я списочек составил, отдал его Марксену Ивановичу. Он приболемши, просил заехать к нему…

— А что с ним?

— Дык, кто его знает… У его главная болесть — одиночество. Отсюда и все хвори.

Сидели у Марксена Ивановича — пили чай с тортиком.

Старческая нищета квартиры была закамуфлирована спортивными облезлыми кубками, выцветшими вымпелами, выгоревшими грамотами и дипломами, моделями парусников. На замызганных стенах множество фотографий — Марксен Иванович в шортах на фоне каких-то минаретов… В спасательном жилете у штурвала… Со здоровенной меч-рыбой… В плавках и ожерелье из неведомых тропических цветов…

Только на одном фото совсем молоденький Марксен Иванович был в зимней шапке с военно-морским «крабом», в унтах и в кителечке с погонами, орденами и медалями. И стоял он на борту торпедного катера, облокотившись на турель скорострельной пушечки. А так, все остальные фотографии были сугубо гражданско-спортивными…

Закутанный в старенький плед, Марксен Иванович сидел в глубоком ободранном вольтеровском кресле и вязал. Арон подливал ему горячий чай, Вася подкладывал тортик. А Марксен Иванович грустно говорил:

— …в шестидесятом прибыли в Неаполь на Олимпийские… А мой рулевой Петька Гринберг, год как университет окончил, все на работу из-за пятого пункта не мог устроиться, — мне и говорит в Неаполе: прости, Марксен, другого шанса у меня не будет. Давай вместе!.. Нет, говорю, Петюня, не могу. А ты иди. А Петька говорит, ты хоть понимаешь, что они с тобой сделают, если я уйду?! А то я не понимаю!.. Иди, говорю, Петька, дай Бог тебе счастья!.. Подождал сутки, докладываю руководству сборной, так и так, — рулевой Гринберг Петр Иосифович на борт яхты не вернулся… Мне на всю жизнь кислород и перекрыли. Сняли звание «мастера спорта», закрыли визу, отобрали яхту, море… Самое страшное, что они у меня море отняли.