Михаил Арцыбашев - Сильнее смерти

Жан Лемерсье не видел, как нож врезался в живую шею: в это мгновение он невольно закрыл глаза и как бы лишился чувств. Но все-таки он слышал глухой рокот стремящейся вниз тяжести, оборвавшийся на глухом ударе, и вдруг почувствовал, что голова Жюля Мартэна странно и ужасно легко осталась у него в руках. Он дико открыл глаза, не веря себе, и увидел что-то круглое, окровавленное, как будто совсем не похожее на человеческую голову. Жан Лемерсье вскрикнул и разжал пальцы, но чья-то твердая рука перехватила голову, выскользнувшую из его ослабевших рук, и голос палача, сухой и громкий, точно в отчаянии, прокричал:

— Жюль Мартэн, вы слышите меня?.. Вы помните?.. Жюль Мартэн!..

И вдруг все, и старичок, ухватившийся за столб машины, чтобы не упасть, и немногие любопытные, придвинувшиеся поближе, и сам палач — вздрогнули.

Мертвое лицо Жюля Мартэна медленно, медленно подняло веки… Синие губы его, по которым сочилась струйка крови, шевельнулись без звука, только кровь потекла быстрее… Мертвые, но совершенно сознательные глаза, тихо вращаясь в орбитах, повернулись в сторону палача, и что-то, похожее на удивление, выразилось в них.

— Жюль!.. Это я!.. Жюль! — как безумный, крикнул Жан Лемерсье, бросаясь вперед.

Глаза мертвой головы медленно закрылись, потом опять раскрылись, громадные и зрячие. Ужас смерти, безмолвный и потрясающий, исходил от них. Глухой стон пронесся кругом… Глаза закрылись.

— Жюль, Жюль! — одиноко и жалобно, сжимая сердца притихшей толпе, прозвучал в тишине, старческий голос.

Веки мертвой головы задрожали. Кровь стекала по пальцам палача, и лицо головы быстро и ровно покрывалось восковой синевой.

— Жюль!.. Жюль!..

Веки продолжали дрожать.

— Нет… кончено!.. — сказал, как показалось Жану Лемерсье, где-то страшно далеко старый палач.

Но веки снова стали открываться… Они дрожали все сильнее и сильнее. Показался мутный белок… Правое веко замерло и остановилось, левое продолжало подыматься… До половины выглянул зрачок, уже подернутый пленкой смерти, еще раз дрогнуло веко и уже навсегда застыло над мертвым полуоткрытым глазом.