Влас Дорошевич - Каторга

В Корсаковском лазарете нет места, где бы до вас не доходил этот ужасный, все нервы выматывающий крик.

Он отравляет последние минуты умирающих в маленькой отдельной каморке.

Зайдем туда.

На постели лежит человек... тень, призрак человека... Не бледное, а белое, словно молоком вымазанное лицо.

Дыхание с хрипом и свистом вырывается из груди.

Он задыхается.

Доктор, дававший мне объяснения по поводу каждого больного, тут сказал только:

- Сами видите!

- Доктор... доктор... - еле переводя дух, говорит больной, и в самом тоне его просьбы звучит что-то детское, беспомощное, жалкое, хватающее за душу, - доктор... выпиши ты, ради Господа Бога, мяты... С мяты я поправлюсь.

- Хорошо, хорошо, голубчик! Выпишу тебе мяты, - успокаивает его доктор.

- То-то!.. С мяты... я... живо...

К вечеру он умер.

Из каморки умирающего мы проходим узеньким коридорчиком к сумасшедшему солдату.

В коридорчике при нашем проходе звенят кандалы.

Со скамьи встают двое кандальных.

- Что такое? Больные?

- Никак нет. Для освидетельствования на предмет телесного наказания! - рапортует надзиратель.

В маленькой "изоляционной" комнатке доживают свой век двое.

Старый каторжник из солдат, который на вопрос, сколько он в своей жизни получил плетей и розг, отвечает:

- Семьдесят два миллиона, ваше сиятельство!

Он воображает себя то фельдфебелем, то фельдмаршалом, и вся его жизнь отражается в его мрачном помешательстве.

Он только и делает, что приговаривает людей к смерти или к плетям.

- Вот этот, - кричит он, указывая на служителя и вытаскивая изодранную "сумасшедшую рубаху", - связать меня хотел! Повесить его в двадцать четыре часа! А этому смерть отменяется, - шестьдесят тысяч плетей без помощи врача! Живо!

На другой кровати, скорчившись, спит единственное существо, которое не приговаривает ни к смерти ни к плетям, старый, свирепый солдат, - зовут его "Чушка".

Слепой, слабоумный старик.

- Чушка, вставай! - кричит солдат и выщипывает у "Чушки" несколько волосков из бровей.

"Чушка" взвизгивает, просыпается и открывает свои ничего не видящие глаза.

- Чушка, жрать хочешь?

Но Чушка не отвечает.

Услыхав голос доктора, он что-то соображает.

- Доктор, а доктор!

- Что тебе?

- Сделай мне новые глаза.

- Хорошо, сделаю!

- Сделаешь? Ну, ладно.

И Чушка снова засыпает сном слабоумного старика.

- Не хочешь жрать, Чушка? Это она при надзирателе не хочет! Повесить надзирателя сию минуту! Станови виселицу! Палача! Плетей! - вопит старый солдат.

__________

Перейдем в женское отделение.

Тут несколько чище.

- Все-таки женщины! - объясняет акушерка.

Родильницы лежат с двумя идиотками, которые улыбаясь говорят о женихах.

Обычный женский бред на Сахалине.

К доктору подходит душевнобольная молоденькая бабенка, Ненила, прифранченная, нарядно одетая.

- Доктор, скоро меня выпишешь-то?

- Тебе зачем?

- Боюсь, как бы надзиратель-то другую не взял.

- А ты что прифрантилась?

- Да к нему идти было собралась!

Ненила смеется.

- Никакого у нее надзирателя нет. Бред! - потихоньку объясняет мне доктор. - Ты вот лучше, Ненилушка, расскажи барину, за что сюда попала! Ему хочется знать.

Лицо Ненилы сразу становится грустным.

- Впутали меня, ох, впутали! Все он впутал, изверг, чтоб вместе шла! Впутал, а потом, где он, ищи его! И должна я одна быть...

Ненила начинает плакать.

- Да ты не плачь. Расскажи, как было?

- Как было-то, обыкновенно было! Купец-то сидел, вот так-то. Пьяный купец-то. Борода-то на столе! - Ненила смеется. - Я-то около купца, все ему подливаю: "Пей, мол, такой-сякой, немазанный!" А он-то сзади подкрадается... Подкрался к купцу, - пьяный, препьяный купец! Я его за руки поймала, держу. А он его за бороду хвать, - назад оттянул, - да по горлу как чирк! Ай!

Ненила вскрикивает. Быть может, в эту-то страшную минуту и "потеряла равновесие" ее психика.

- Кровь-то в стенку, в меня полилась, полилась... Корчился купец-то, жалостно так... Жалостно...

Ненила начинает хныкать, утирать рукавом слезы, - и вдруг разражается смехом.

- Чего ж я реву-то, дура? Вот дура, так дура! И самой смешно. Реву, девоньки, и сама не знаю о чем! Доктор, пустите меня к надзирателю.

- Дай ты мне капелек-те, от зубов-те! - подходит к нам другая душевнобольная.

Несчастная, сосланная в каторгу за мужеубийство. Она потеряла психическое равновесие в первую брачную ночь.

- С женщинами это бывает... Рано зумуж отдали... Может быть, муж спьяна обошелся очень уж грубо, - поясняет доктор.