Юрий Дружников - Стотринадцатая любовь поэта

Цветаева с пристрастностью, будто Пушкин мог принадлежать ей самой, заявила, что имя Наталья Гончарова -- "злосчастное созвучие". Но при этом полагала, что Наталья в происшедшем не виновата. Пушкин хотел жениться и, опытный человек, знал, на что идет: на вечное равнодушие, безучастность, недалекость и эгоизм. "Он хотел нуль, ибо сам был все". Сказано красиво, но вряд ли "он хотел нуль"; поначалу, ослепленный влюбленностью, помноженной на давнее желание во что бы то ни стало жениться, он не знал, что она до такой степени "нуль".

"Нуль" -- несправедливое, обидное, но с Цветаевой нельзя не согласиться, что Гончарова тоже потерпела поражение, а вовсе не выиграла после атаки Пушкина. Жизнь ее показала, что другим мужчинам она вполне подходила, соответствовала и была с ними счастливее, чем со своим первым мужем.

С его мистическим предчувствием дурного Пушкин, однако, добровольно сам себя загнал в угол. А добившись победы, стал думать, как избежать свадьбы. Ему нужна была поддержка друзей -- "и теперь не совсем щастливому". "Судя по его физиономии, можно подумать, что он досадует на то, что ему не отказали, как он предполагал", -- пишет Озерова, встретившая Пушкина с Натальей Николаевной на представлении в Благородном собрании.

В стихотворении "Поедем, я готов" он называет ее "надменной", "гордой" и "в гневе". Но можно ли было на надменной жениться? Пушкина спросили, сообщает Александр Булгаков брату: "...говорят, что вы женитесь?" -"Конечно, -- ответил тот. -- И не думайте, что это будет последняя глупость, которую я совершу в своей жизни". Да и сам поэт в письме к Плетневу, кажется, уже жалеет, что дал слово: "Черт догадал меня бредить о щастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостью".

Друг поэта Соболевский вспомнил, что из дома своей невесты на Большой Никитской Пушкин глядел на гробовую лавку, а потом написал "Гробовщика". Поэт рвется жениться, а хорошо ему, когда он один, без невесты: "Ты не можешь себе представить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать", -- пишет он Плетневу из Болдина.

"Пушкин женится на Гончаровой, между нами сказать, на бездушной красавице, и мне сдается, что он бы с удовольствием заключил отступной трактат". Это сообщает приятель поэта Сергей Киселев под текстом письма Пушкина их общему знакомому Алексееву, так что почти наверняка Пушкин этот текст совместного дружеского письма перед отправкой прочитал и, как видим, ничего не возразил. В Болдине у Пушкина, пока он не может попасть к невесте, между прочим, протекает новый роман, разумеется, не серьезный и потому не в счет, с Февронией Виляновой, дочерью зажиточного крестьянина.

Бартенев записал рассказ Нащокина: "...он хотел было совсем оставить женитьбу и ехать в Польшу единственно потому, что свадьба, по денежным обстоятельствам, не могла скоро состояться. Нащокин имел с ним горячий разговор по этому случаю в доме кн. Вяземского". Думается, слово "единственно" тут не надо понимать слишком буквально: причин было больше и ситуация запутанней.

"Намереваясь отправиться в Польшу, -- записывает Бартенев, -- Пушкин все напевал другу Нащокину: "Не женись ты, добрый молодец, а на те деньги коня купи"". "В городе опять начали поговаривать, что Пушкина свадьба расходится, -- пишет Александр Булгаков брату. -- Нечего ждать хорошего, кажется; я думаю, что не для нее одной, но и для него лучше было бы, кабы свадьба разошлась". Впрочем, Л.Гроссман считал, что нежелание Пушкина жениться преувеличивалось, хотя доказательств не привел.

По требованию тещи Пушкин вынужден спрашивать перед свадьбой о своей благонадежности того, кто тайно за ним следил. Можно представить ухмылку Бенкендорфа, когда он выдал такую "справку", дабы поэт предъявил теще. "К тебе собираюсь, -- сообщает Пушкин Вяземскому. -- Но по службе должен провести сегодняшний и завтрашний день в Москве у невесты". "По службе должен" -- шутка, конечно, а все же в ней проглядывает тяготящая его обязанность.

Ему уже ясно, что с женитьбой счастья не прибавится. Еще недавно он писал своей соседке Осиповой: "В вопросе счастья я атеист; я не верю в него...". Или: "Я никогда не хлопотал о счастии: я мог обойтись без него. Теперь мне нужно его на двоих, а где мне взять его?". Но вот, женившись, через три месяца он докладывает Плетневу иначе: "Я женат и счастлив... Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился".

Если это действительно так, то похоже, он был счастлив за себя и за нее. И любил один за двоих. Он с самого начала это понимал, ведь еще раньше писал будущей теще: "...если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца". И -- сочиняя ее любовь к себе, Пушкин вносил роковой, безальтернативный момент: "Мой ангел, ваша любовь -- единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься...".