Нодар Думбадзе: Неблагодарный

- На здоровье! - сказал Лонгиноз и заснул.

- Спасибо тебе, Лонгиноз!..

Коптилку он поставил рядом с квеври, аккуратно срезал глину вокруг его головки, стал на колено и осторожно поднял крышку. Тридцатипудовый квеври вздохнул, обдав Гудули крепким ароматом шипучего цоликаури. Гудули глубоко втянул в себя одурманивающий запах, заглянул в черное отверстие, потом медленно, боком опустил туда черпалку из тыквы. "Буль, буль, буль", - забулькало хлынувшее в черпалку вино. Гудули чуть притронулся губами к черпалке и сказал:

- Слава тебе, святой сок винограда, слава тебе, бессмертная виноградная лоза! И прими от меня, дорогой мой квеври, великую благодарность!

- За что? - раздался, словно эхо, удивленный голос.

- За то, что все эти сто лет ты был моим верным другом в дни радости и в дни горя!

- На здоровье! - вздохнул квеври.

- Спасибо тебе!..

Гудули сидит за низеньким столом. В руке у него полная чаша с вином. Тусклый свет повешенной на балконной стойке коптилки мерцает, словно нимб, над головой старика. Стекающие по щекам слезы каплями срываются с подбородка, орошая лежащие на столе кукурузную лепешку и молодой сыр, Гудули Бережиани плачет...

Час тому назад Гудули обошел весь двор. Потрогал плуг - износился плуг. Взглянул на топор - истерся топор. Взял в руки серп - почти весь вышел серп. Взмахнул заступом - истлел до половины заступ. Нож, что лежит на столе перед Гудули, и тот на ладан дышит... Металл, металл не устоял перед неумолимым временем, долго ли сломиться человеку?!

Вот этим благословенным вином клянется Гудули - не жаль ему жизни. Гудули знает - он не болен. Просто истлел человек, истерся - вот и все! Износился, как те же плуг, топор, серп и нож.

Со всеми успел попрощаться Гудули - с небом и землей, домом и двором, собакой и свиньей. Но дольше всех прощался он со своей ровесницей грушей.

- Прощай, груша! - обнял Гудули дерево. - Самой совершенной среди нас оказалась ты! Твои корни прочно сидят в земле, плечи твои подпирают небо... Ты дарила тень и прохладу трем поколениям моего потомства и скольким еще сослужишь добрую службу, кто знает! Вот уже век плодоносят твои добрые ветви, а ты все стоишь, груша, здоровая и сильная. Ты отрада и украшение моего двора, обитель пернатых и певчих моего села. Прими от меня великую благодарность, дерево!

- На здоровье, человек! - просто ответило дерево. Оно хорошо знало цену себе...

"Слава тебе, природа, - подумал Гудули, - слава твоей мудрости! Какое это счастье - сознавать, что после тебя останутся жить дерево, земля, небо и солнце!.."

Последнюю благодарность Гудули воздал своему сердцу, своей деснице, глазам, ушам и разуму своему.

- За что? - спросило в недоумении сердце.

- Как это за что? - удивился Гудули. - За сто лет ты ни разу не изменило мне, все эти сто лет мне верой и правдой служили мои глаза, уши, руки и разум. Разве этого мало?!

- На здоровье, Гудули, на здоровье!.. А теперь мне пора на покой... Я очень устало, Гудули!

- Спасибо тебе, сердце!

Что ж, теперь можно попрощаться с мальчиком и его матерью. Но вот беда, запамятовал старик, как звать-то их? Господи, дай вспомнить! Ладно, бог с ней, с матерью, мальчика-то зовут как? Боже великий, не лишай Гудули памяти, напомни ему имя мальчика!..

Но бог был неумолим. Не вспомнил Гудули имен ни матери, ни сына...

Подошел тогда Гудули к перилам балкона, распахнул рубашку на груди и крикнул:

- Э-э-е-й, соседка!

- Слушаю вас, уважаемый Гудули!

- Кто это?

- Ксения я, кто же еще! Не узнали меня?

"Ксения... Ксения... Вот как звать ее... Ксения..."

- Мальчик дома?

- Уча-то?

"Уча! Слава богу, узнал, как звать этого прохвоста..."

- Ксения, сейчас в моем доме случится... В общем, сделай так, чтобы мальчик не расстроился...

- Вы о чем, уважаемый Гудули?!

- Прошу тебя, не пускай ко мне мальчика, пока не придут соседи...

- Да что вы такое говорите, уважаемый Гудули? Шутите, что ли?

- Прощай, Ксения! Видит бог, я любил всех вас и благодарю вас! Спасибо!

- Гудули, уважаемый, что с вами?!

Гудули вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

- Гудули!!

Во дворе Бережиани грянул выстрел. Звук был сильный. В домах вокруг зазвенели оконные стекла...

Хоронить Гудули Бережиани собралась уйма народа. Было немало родных и близких, хотя никто из них особенно не убивался. Более того, старший сын Димитрий, вместо того чтобы побыть у гроба, стоял во дворе, под грушей, недовольный, словно Наполеон после Ватерлоо, и здесь принимал соболезнования.