Лев Толстой - Том 9. Анна Каренина

— Видел, — отвечал Голенищев. — Разумеется, он не лишен дарования, но совершенно фальшивое направление. Все то же ивановско-штраусовско-ренановское отношение к Христу * 7 …ивановско-штраусовско-ренановское отношение к Христу… — В 1858 г. в Петербурге была выставлена картина А. А. Иванова (1806–1858) «Явление Христа народу». С этого времени начались попытки изображать Христа «как историческое лицо» (т. 65, с. 124). За Ивановым последовали И. Н. Крамской («Христос в пустыне»), M. M. Антокольский («Христос»). Так возникла «историческая школа», по-новому взглянувшая на традиционные церковио-религиозные сюжеты и давшая первую идею Христа «более человечественного, чем небесного» (В. В. Стасов. Собр. соч., т. 3. СПб., 1894, с. 516). К «исторической школе» в философии и истории Толстой причислял также немецкого исследователя Давида Штрауса (1808–1874), автора «Жизни Иисуса», и французского критика и философа Эрнеста Ренана (1823–1892), автора «Истории происхождения христианства». В 70-е годы к «ивановско-штраусовско-ренановскому направлению» Толстой относился отрицательно: «Для нас из христианства все человеческие унижающие реалистические подробности исчезали потому же… почему все исчезает, что не вечно» (т. 62, с. 414). и религиозной живописи.

— Что представляет картина? — спросила Анна.

— Христос пред Пилатом. * 8 Что представляет картина?.. — Христос пред Пилатом… — В 1872 г. была впервые выставлена картина И. Н. Крамского (1837–1887) «Христос в пустыне». В 1873 г. произошла встреча Толстого с Крамским в Ясной Поляне. Крамской тогда обдумывал новый замысел: «Хохот» («Осмеяние Христа»). По-видимому, он рассказывал об этом и Толстому. Сюжет картины Михайлова «Христос перед судом Пилата» очень близок к замыслу Крамского. «Реализм новой школы» означал прежде всего отказ от традиций «старых мастеров», которые изображали преимущественно «святых, мадонну и Христа как бога». «Так шло до последнего времени, когда начались попытки изображать его как историческое лицо («Литературное наследство», т. 37–38, с. 257). Толстой считал этот путь ошибочным. «Я полагаю, — говорит в романе Голенищев, — что если Христос сведен на степень исторического лица, то лучше… и избрать другую историческую тему, свежую, нетронутую». Толстой высоко ценил картину H. H. Ге (1831–1894) «Что есть истина?» (1890), которая тоже была вариацией на тему «Христос перед судом Пилата». Но в этой картине он находил не церковное и не историческое, а нравственное толкование сюжета (т. 65, с. 124). Христос представлен евреем со всем реализмом новой школы.

И, вопросом о содержании картины наведенный на одну из самых любимых тем своих, Голенищев начал излагать:

— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало быть, если они хотят изображать не бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлотту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, и потом…

— А что же, правда, что этот Михайлов в такой бедности? — спросил Вронский, думая, что ему, как русскому меценату, несмотря на то, хороша ли, или дурна его картина, надо бы помочь художнику.

— Едва ли. Он портретист замечательный. Вы видели его портрет Васильчиковой? Но он, кажется, не хочет больше писать портретов, и потому, может быть, что и точно он в нужде. Я говорю, что…

— Нельзя ли его попросить сделать портрет Анны Аркадьевны? — сказал Вронский.

— Зачем мой? — сказала Анна. — После твоего я не хочу никакого портрета. Лучше Ани (так она звала свою девочку). Вот и она, — прибавила она, выглянув в окно на красавицу итальянку-кормилицу, которая вынесла ребенка в сад, и тотчас же незаметно оглянувшись на Вронского. Красавица кормилица, с которой Вронский писал голову для своей картины, была единственное тайное горе в жизни Анны. Вронский, писав с нее, любовался ее красотой и средневековостыо, и Анна не смела себе признаться, что она боится ревновать эту кормилицу, и поэтому особенно ласкала и баловала и ее и ее маленького сына.

Вронский взглянул тоже, в окно и в глаза Анны и, тотчас же оборотившись к Голенищеву, сказал:

— А ты знаешь этого Михайлова?

— Я его встречал. Но он чудак и без всякого образования. Знаете, один из этих диких новых людей, которые теперь часто встречаются; знаете, из тех вольнодумцев, которые d'emblée [2] сразу (франц.). воспитаны в понятиях неверия, отрицания и материализма. Прежде, бывало, — говорил Голенищев, не замечая или не желая заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, — прежде, бывало, вольнодумец был человек, который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности и сам борьбой и трудом доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что были законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, то есть дикими. Вот он такой. Он сын, кажется, московского камер-лакея и не получил никакого образования. Когда он поступил в Академию и сделал себе репутацию, он, как человек неглупый, захотел образоваться. И обратился к тому, что ему казалось источником образования, — к журналам. И понимаете, в старину человек, хотевший образоваться, положим француз, стал бы изучать всех классиков: и богословов, и трагиков, и историков, и философов, и, понимаете, весь труд умственный, который бы предстоял ему. Но у нас теперь он прямо попал на отрицательную литературу, усвоил себе очень быстро весь экстракт науки отрицательной, и готов. И мало того: лет двадцать тому назад он нашел бы в этой литературе признаки борьбы с авторитетами, с вековыми воззрениями, он бы из этой борьбы понял, что было что-то другое; но теперь он прямо попадает на такую, в которой даже не удостоивают спором старинные воззрения, а прямо говорят: ничего нет, évolution [3] эволюция (франц.). , подбор, борьба за существование — и все. Я в своей статье…