Дмитрий Дурасов - Шкиперская рыбалка

Дядя Петя садится на перевернутое ведро и закуривает. Где бы ни находился, он всегда садится лицом к своей хатке, лицом к тете Зине. Пятьдесят лет прожили вместе. И два разных этих тела, две разные души объединились и слились в одной человеческой судьбе и жизни. Родились в донской станице и, устав к двадцати годам от крови, что обильно лилась и мутила тихий Дон, ушли они, казак и казачка, в Россию, на светлую, слезами отбеленную, Волгу. И сменяли по вековечной казачьей привычке коня на ладью. Пошли на баржу и поднялись на ней к северу, в город Великий Устюг. И за долгий путь стал казак Петро шкипером, а казачка Зина матросом.

И шкипер лихой, и матрос его лихой - не просто баба на судне, а матрос злой до работы, со стальными мускулами, нежный в любви и неистовый в веселье. И преданный в своей великой любви к нему, мужу и шкиперу. "С таким матросом можно плавать! Черт, а не матрос!" - говорил Петро другим шкиперам и, глядя порой, как Зина легко управляется со стальным швартовым, дивился, точно ли она - баба? А тетя Зина, живя мужской жизнью, ругаясь, куря, таская тяжести, была наравне со всеми. Только в одном отличалась от обычного матроса - умудрялась она оставаться женщиной. И пела, и плясала, и стирала, гладила и хранила единственное свое, девичье еще, платьице, и прятала от угольной пыли дивные пепельные косы, и ревновала своего шкипера к намалеванным, минутным подругам моряков, и плакала порой, забившись в потаенный уголок трюма, задавая себе извечный бабий вопрос: "Ну за что я его так полюбила?.."

...Покурив, дядя Петя встает с ведра и идет к лункам. Три черных веточки - вешки над занесенными лунками - видны еще издали. Приближаясь к вешкам, старый шкипер невольно ускоряет шаг и, похрустывая валенками, косолапя, подбегает к лункам. Опустившись на колени, он широкими, точно лопаты варежками разгребает снег и стучит огромным кулаком по корке льда. Но лунка хоть и под снегом, а замерзла накрепко, спаялась еще перед снегопадом, и удар кулака держала. Дядя Петя схватывает пешню и начинает толочь лунку, словно пестом в ступе. Летят острые брызги, впиваясь осколочками в валенки, и вдруг фонтаном, с утробным вздохом выбросилась наружу вода и засинила снег возле лунки. Дядя Петя приседает на корточки и выбирает ладонью кашицу снега и сплывшиеся куски льда. Рука сразу становится красной, подушечки пальцев белеют и начинают быстро неметь. "Холодею... Вот она, старость-то", - думает дядя Петя, шаря в лунке. Выбрав весь снег и лед, шкипер распутывает удочку и, прищурившись, смотрит на блесну... Это его любимая, верная блесна-оку-невка. Она сделана из настоящего корабельного бронзового, позеленевшего от старости шурупа и сплющена, и погнута, и заострена дядей Петей после того сна...

А чудной был сон: привидилось вдруг шкиперу, что наладились они с соседом - тоже рыбачком заядлым - блесенки мастерить. Да и поспорили: кто лучше сработает обманку. Сосед - мужик хитрый, жадный до рыбы - не стал будто работать у дяди Пети в хате - не хотел секрет раскрывать - и ушел к себе на двор. Озлился тут старый шкипер: "Раз так хочешь, тогда смотри: заделаю я такую уловистую штуку, что у тебя в жизни не получится. Тут-то и попался ему старый корабельный шуруп. Сделал он блесну, а отрабатывать ее игру пошел на прорубь, где Зина белье полоскала и где дно было видно как на ладони. Долго изгибал шкипер по-всякому обманку, оглаживал ее края и грани, напильником спиливал, где нужно, лишнее олово, в который раз окунал блесну в студеную воду, пока наконец в темной пасти проруби изящным и хищным изгибом мелькнула перед рыболовом сказочная блесна... То был хороший сон, и сосед, конечно, проспорил старому шкиперу. А наутро - пока не забылся сон дядя Петя взял да и сработал эту блесенку. Правда, когда делал, думал: "Вот старый дурень! Сказать Зине иль соседу - засмеют..." Но никому не пришлось смеяться: оказалась блесенка чемпионкой здешних мест. На нее шкипер таскал порционных двухсотграммовых окуней, а иной раз, цепляя на крючок округлый и выпученный, как пуговица, окуневый глаз, ловил и еще крупнее удивительных, почти черных, горбатых и носатых восьмисотграммовых и килограммовых окунищей, которые с трудом елозя плавниками по краям лунки, казалось, сами вылезали на свет божий и потом медленно, не умирая, стыли на морозе.

Всю долгую жизнь шкипер присматривался к окуням и любил их больше другой рыбы. "Окушок - это подводный ястребок! У него и крылышки красненькие, и летает он, как птица в небе, и бьется до последнего! Это тебе не корова лещ, не плотва снулая - это боец!" Полюбовавшись на блесну и попробовав на ногте остроту крючка, дядя Петя осторожно булькнул блесну в лунку и вытравил леску до узелка. Глубина этого места была ему известна до миллиметра. Под лункой, в пятиметровом слое воды, уходя в дно еще сантиметров на шестьдесят, зияла ямка, и на краю ее, на перепаде глубины стоял обычно крупный окунь.