Борис Екимов: Наш старый дом

Вот моя деревня;

Вот мой дом родной...

....................

И друзья-мальчишки,

Стоя надо мной,

Весело хохочут

Над моей бедой.

Лицо ее просто сияет, лучится добрыми морщинами. В строках этих для нее и радость, и грусть, потому что детство вспомнилось.

- У нас в Затоне каждую зиму снежные горы устраивали, высокие... С них все катались: и стар, и млад...

Обычно стихи ей приходили на память по временам года.

В марте:

Зима недаром злится,

Прошла ее пора...

И не запнется, ни единой строчки не пропустит, даже в старости, уже в восемьдесят лет.

Взбесилась ведьма злая

И, снегу захватя,

Пустила, убегая,

В прекрасное дитя...

Весне и горя мало...

В апреле:

Травка зеленеет,

Солнышко блестит...

Особенно памятны мне - тоже апрельские - строки. Я эти стихи сразу запомнил, на всю жизнь. В детстве мы их вдвоем с тетей Нюрой декламировали:

Полюбуйся, весна наступает,

Журавли караваном летят...

Обычно в эту пору мы на огороде, в земле копаемся: грядки, борозды, рассада. Или в логах, за поселком, картошку сажаем. Солнышко, тепло, одуванчиков желтый цвет. И такая радость от стихов, потому что все в них правда. Тетя Нюра негромко читает, а я во все горло ору:

В ясном золоте дни утопают!

И ручьи по оврагам шумят!

Весна... лето пришло... Как не радоваться.

С легкой руки тети Нюры я стал знаменитым чтецом-декламатором в детском саду и в школе, потом и актером в пьесах Розова, Корнейчука и Островского. Островского тетя Нюра любила. В молодости в своем клубе она была завзятой артисткой.

- "Царь Иоанн Грозный", - вспоминала она. - Богатая была постановка. "Без вины виноватые", "Бесприданница". После работы все в клуб бежим. Старый Липакевич - в массовке, а все равно сидит. В полку выступали, в Матакане. Нас любили.

Самаринский Затон на быстрой реке Шилке... Недолгое тети Нюрино детство, молодость, комсомольская ячейка, ликвидация неграмотности... "Я в люльке качаю ее ребенка и учу ее..." Первое радио в клубе. "В Москве будут говорить, а мы услышим..." Свекровь Мария Павловна... "Какой человек хороший, ее все любили..."

Пароходы на Амуре, на которых работала. Повара-китайцы Иван да Миша. "Такие работящие. Они меня любили. Я им колпаки постираю, накрахмалю..."

Москва... Общежитие института, где учился муж Петя. "Жили за ситцевой занавеской... Дружно... Все вместе..." После института - Хабаровск, новая жизнь. Квартира в бараке. "Такие хорошие люди... Старый механик Бушнев с женой..."

Потом начались годы страшные. Арест мужа. Высылка. Она за ним могла не ехать. НКВД объяснил, что может остаться в квартире, тем более сын Слава маленький и сама на седьмом месяце беременности. Но такой и мысли не было: оставить мужа. Только с ним. Поехали в одном эшелоне: "враги" в первых вагонах, под надзором охраны, семьи "врагов" - за ними, без охраны.

Начинались тяжкие годы: Майеркан, Бурлю-Тюбе, Балхаш, Или... Новый арест мужа. Приговор: высшая мера. "И вам недолго ходить, - сказали ей. Приготовьтесь".

За себя она не боялась. Жалела сына. Тогда они и съехались, стали жить вместе с родной сестрой Тосей - вдувой моей матерью, тоже с сыном, со мной на руках. Одну арестуют, другая останется при детях. На крайний случай - младшая сестра Нина, у нее муж в НКВД.

Семья врага народа. Нет ей житья. Из санитарок, из больницы, уволили. "Может отравить..." В сберкассе поработала лишь неделю уборщицей. Тоже нельзя. Там - "материальные ценности". Уволили. Больше не принимали никуда. Нанималась за людей на трудработы: арыки в степи копать, у людей же стирала, полы мыла у начальства, немного шила, вязала из шерсти варежки. Слепили мазанку на краю поселка, сажали огород, ловили рыбу, даже завели козу.

А после войны наконец этот поселок в России, на Дону. Дядя Петя вернулся из лагеря. Стали жить и даже свой домик купили. Вот этот - наш старый дом. Тетя Нюра была душой его - хозяйкой и главной работницей.

Обмазывать дом глиной и белить его, изнутри и снаружи, всякий год по весне. А если сильные дожди, то подмазывать да подбеливать. Мыть, красить, чистить дымоходы; за печкой следить, подбеливать, чтобы гляделась она всем на завид: белая, словно курочка. Летняя кухня во дворе. Та же песня: глиной мажь и бели. При ней кухня стояла нарядной игрушечкой. Это теперь облезла и покосилась. Пока не запретили корову держать, о ней забота. Свинья, куры - у всех свои хатки. И требуют рук и рук.

А огород, бахчи, картофельные деляны. Везде - лопата, мотыга; летняя жара, комар с мошкой. Конечно, и мы работали, помогая. Но было у тети Нюры присловье: