Борис Екимов: Прошлым летом (рассказы)

- Какой дом? Мою кухню? Она вроде не мешает.

- Новый дом, мама. Его надо убрать. Чтобы не было.

- Мой сынок... - ушам не поверила тетка Таиса. - Да ты его как уберешь? Либо...

- Это, мама, мое дело. Я приехал специально тебя предупредить, успокоить, чтобы ты меньше переживала. Ты меня ни о чем больше не спрашивай. Не надо. Это для тебя - лишнее, не поймешь. Лишь поверь: это - необходимо. А твой дом вернется. Он будет стоять на том же месте. Это я тебе клянусь. Ты мое слово знаешь. А теперь, наверное, тебе лучше уехать. Чтобы не расстраиваться. Сейчас. Прямо со мной. Поехали.

Сын торопился, а выглядел не больно хорошо. Как всегда нарядный, в отглаженном костюме, белой рубашке, при галстуке, он лицом обрбезался и глаза будто прятал. В них - боль или страх.

- Все делай, как тебе надо... - через силу, но улыбнулась тетка Таиса. Обо мне чего и гутарить. Лишь бы тебе... Я не поеду, я здесь буду молиться за тебя, чтобы помог тебе Господь... Поезжай.

Сын сразу уехал. И лишь тогда тетка Таиса навзрыд заплакала, понимая, что подступает беда. Страшно было за сына. Всякий день в телевизоре: кого - в тюрьму, а кого - и застрелят. Все люди непростые.

Она молилась за сына, вовсе забыв про дом. А вспоминая о нем, как-то не совсем верила, что его можно убрать. Все же - не одуванчик, на какой дунь улетит. Такие хоромы.

Святая простота... С утра приехал автобус с людьми. Началась суета. К вечеру подошла целая колонна: тяжелые грузовики, краны, тракторы. Всю ночь светили прожекторы. Что-то стонало и рушилось. Ревели машины. Люди хуторские если и глядели, то издали, из своих дворов. Но что в ночи разглядишь.

Наутро, когда прогоняли в стадо коров, ни дома, ни забора возле тетки Таисиного двора не было. Лишь ровное место, вроде пустыря, но без высокой конопли, репейников да лопухов. Рыхлая земля. И все.

И конечно же, когда утром подкатила на черной "Волге" милиция, тут все было словно на ладони. Но это уже их дело - вынюхивать да узнавать. А тетка Таиса всю правду сказала. Как было за долгий век.

Потом она потеряла память.

Очнулась в хатке своей. На голове - мокрая тряпка, рядом соседка Ксеня сидит, спрашивает:

- Очунелась? Ну, слава богу.

- А чего со мной было? - спросила тетка Таиса.

В голове у нее и вправду мешалось: какой-то грохот стоял, стройки ли, разоренья, Виктор, черная "Волга" с милицией, красавец дом, пустая земля...

- Не накину умом... Этот дом...

- Не горься, - сказала соседка. - Господь с ним, с домом. Наша смерть уже на близу, докуликаем.

- Я разве об доме... - тихо ответила ей тетка Таиса и споткнулась; конечно же о сыне думала она. Но и о доме тоже.

И потом, среди ночи проснувшись, уже одна, тетка Таиса вспоминала Виктора.

Она вышла на волю, продышаться. Стояла ночь глухая, как кремень. Ни огня, ни звука, ни голоса птицы.

О сыне думалось. Всегда им гордилась, всегда за него радовалась, отстраняя намеки, молву, черные слова, во злобе ли, в пьяни брошенные. На чужой роток платка не накинешь.

Но ведь не только чужие... Еще он в комсомоле работал, в обкоме, а его родной дядя Алексей, человек городской, сокрушенно качал головой: "Ох, Виктор, Виктор... И в кого? Премудрый..." Дочь Татьяна, в давнем еще разговоре, бросила как-то в сердцах: "Ненасытный он..." Да и сама тетка Таиса, гостюя у Виктора, видела: не по зарплате сынок живет, а порой и слышала сыновий кураж: "Все есть, и все будет... Детям и внукам хватит... В наших руках..." Видно, такой обычай что у колхозного начальства, что выше: "Жить у воды - да не напиться?.."

После обкома, в начале новых времен, Виктор стал вдруг руководить банком, был там главным. А потом - банку конец. И не столько от сына узнавала, сколько доносила молва. Горевала, спрашивала: "Правда, сынок?" - "Мама, - отвечал ей сын. - Не беспокойся. У меня все и всегда в порядке".

Появился у сына магазин да что-то еще. А потом его на прежнее место позвали, руководить. Для Таисы это было спокойнее. Хотя думалось всякое. По телевизору сколь галдят. От сладкой жизни - в тюрьму. Разве не страшно? А бывает - и вовсе... Вот и конец. И тогда ничего не надо.

Думать об этом было несладко, но думалось, собиралось в одно, прошлое, нынешнее.

Ведь шла молва об асфальтовой дороге на хутор. Виктор ее добивался: "Возродим!" Надеялись и уже видели в степи геодезистов с треногами. И про церковь в сельсовете бумаги подписывали. Еще смеялись: уже хутора нет, а они с церковью...

Но ни церкви нет, ни дороги. А у Виктора вроде новый магазин появился. Да еще - дом.

Думать об этом было горько, особенно в глухой ночи, в одиночестве. Но думалось...