Борис Екимов: Путевка на юг

Бычки упрямо тянули в сторону и вверх, а за ними другие пошли. Николай поскакал заворачивать.

- Геть! Геть! Петро с Митром! - зашумел он. - Счас на мясо сдам!

И, заслышав эту самую страшную для себя угрозу, бычки повернули, даже трусцой поддали, смешно закидывая в сторону задние ноги.

Снова ровно пошел гурт, в полкургана, против ветра; ровно пошел, но нужно было глядеть да глядеть. Справа за музгой заманчиво зеленела люцерна.

А в самой музге куриная слепота желтела. Молодняк был дурной, жрал что ни попади. И каждый год, особенно в эту пору, губилась молодая животина.

Черйая туча скворцов шумно пронеслась, сделав круг, и опустилась среди стада. Скворцы прилетели на легкий корм: из-под ног скотины взлетали кузнечики и прочая шимара, и птицы не зевали.

Правда, времена сейчас пошли не больно укормистые. Июньская степь лежала обморочно-тихой. Лишь потревоженный лунь кружил над пересохшей музгой да жаворонок звонил - и все, А когда-то, в далеком детстве, в дневную ли, в ночную пору неумолчно стрекотала степь звонкоголосым оркестром малых своих жильцов: кузнечиков, сверчков, кобылок. И от людских шагов яркая радуга вспыхивала над травой - радуга разноцветных крыл. А сколько птиц было.... Ребятишками кобчиков из гнезда вынимали и выкармливали. Кузнечиками, потом ящерками. Сколько ящерок было... Грелись они на солнышке, прикрыв пленкою глаза. Теперь нет совсем. Ни ящерок, ни кузнечиков, ни птиц.

И глухо, пусто в полуденной степи. А в детстве...

Почему так сладко поминать о детстве? О всяком, даже голодном и босом с заплатами на штанах. Ну что, что было в нем? И хлеба не вволю, а ложка черного паточного меда - какая сладость! Пастушество с малых лет, огромный огород и картошка, и колхозная работа смальства, и пот, и желудевые лепешки, и недетская усталость,

Но как сладко поминать дым костра, теплый бархат дорожной пыли, светлые воды Ворчунки. И вечерний сон, в который падаешь, словно в омут, и летишь, летишь... Светлый омут мальчишеских лет, как сладко поминать тебя!

Николай всегда с какой-то затаенной болью, но радуясь думал о детстве. Может быть, потому, что жизнь его шла не очень-то ладно: забурунная семья, потом болезнь, выпивки - все не очень по-доброму. И потому детство виделось таким вот белым облачком, что висело сейчас в синеве над Батякиным курганом.

Нынче думалось об ином. На легкое облачко глядя, на его белизну среди летней сини, Николай думал об утреннем, о путевке на юг. Он думал о курорте с усмешкой, не веря в него. Да и как было всерьез поверить, если за долгую жизнь он и в отпуске раза два побывал, давным-давно. А потом все работал. Брал осенью, на Октябрьские праздники неделю, чтобы погулять вволю, не оглядываясь. А отгуляв, снова выходил на работу. Семью нужно было кормить.

А теперь вот курорт. Он думал о нем с усмешкой, как о баловстве, думал и представлял ту картину, что рисовал управ: белый дворец с колоннами, зелень и, синее море. Сказочным веяло от таких мыслей, неправдашним, но думать хотелось. И к тому же путевка лежала в кармане. Николай не вынимал ее, но легко трогал через ткань пиджака я слышал, как нежно хрустит лощеная бумага. И тотчас в мыслях еще ясней виднелся белый дворец и почему-то веранда с плетеными креслами-качалками. Непонятно почему, но Николай ясно увидел эти белые, легкие, плетеные креслица. И в одном из них развалясь сидел он, Николай Скуридин, собственной персоной. Сытенькяй, белокожий и при соломенной шляпе. Он был непохож на себя всегдашнего, но это был он.

Целый месяц ничего не делать, даже по домашности. Ешь да спи. Тут и без лечения поправишься. А еще доктора, лекарства. И Николай здоровым на хутор вернется. А тогда...

А уж тогда вся жизнь потечет по-иному. Он бросит пьянствовать. Зачем это? Для чего? Пьянка ведь губит людей. Ведь он, Николай, когда-то зоотехником работал. Правда, давно это было, но было же. А водочка, она губит... Вот Петро Солоничев, молодой парень, институт кончил, славным механиком колхоза был, А теперь... Лешка Растокин тоже техникум кончал. Михаил Инякин, теперь все в скотниках.

А тот человек, который виделся Николаю на просторной курортной веранде, он, конечно, не будет и не может пьянствовать. Он поведет добрую жизнь. И тогда можно вынуть из сундука диплом и снова пойти зоотехником или фермой заведовать. На своем хуторе или в Большую Головку перейти. Там комплекс дуриный строят, на три тысячи голов, и специалисты там нужны будут. Наверно, лучше туда перейти, на новое место. Здесь все друзья, вместе жили и пили как с них спросить? А там - новые люди. И квартиру в Головке дадут, колхозный дом. Этот можно Нюське оставить с зятем, а в Головку переехать. Так будет лучше.