К Енко - Частная жизнь Гитлера, Геббельса, Муссолини

Неудачи на фронтах военных действий в России, в Греции, в Северной Африке ошеломили Муссолини и вызвали у него депрессию. После лета 1942 года Муссолини редко показывался на публике, а когда все же появлялся, то потрясенный народ смотрел на него с чувством явного сожаления. Он выдвигал вперед челюсть и широко пялил глаза, изображая мрачное благородство, которое любил демонстрировать перед фотокорреспондентами, но его лицо уже потеряло тот облик искренней живости, который когда-то делал дуче таким обаятельным. Еще в 1939 году Самнер Веллс беседовал с Муссолини, уже тогда выглядевшим "лет на пятнадцать старше его возраста. Он был массивен и статичен, лишен какой-либо живости и двигался тяжелой, почти слоновьей, походкой: казалось, каждый шаг ему дается с трудом. Дуче был слишком полным для своего роста, а его лицо в состоянии покоя выглядело одутловатым. Его коротко остриженные волосы поседели". Через месяц после визита Веллса в Рим новый секретарь фашистской партии, Этторе Мути, также был потрясен, увидев дуче таким постаревшим и изможденным. Чиано, в свою очередь, беспокоил вид дуче, но успокаивал себя мыслью о том, что "нынешнее его состояние объясняется временным стечением обстоятельств".

Чиано ошибался. К лету 1942 г. два года войны настолько подточили здоровье Муссолини, что один из его докторов стал сомневаться в возможности его выздоровления. "Так или иначе, - высказалась одна из дам, которая видела дуче на вилле Торлониа в конце того же лета, - но он более не выглядел живым существом. Я словно видела перед собой карикатуру на человека - даже скорее, труп".

К осени 1942 года, после более чем двух лет ненавистной войны, во всей Италии широко распространились оппозиционные настроения по отношению к Германии и фашистскому режиму. Ежедневно в Риме и Милане арестовывали представителей интеллигенции, в Неаполе и на Сицилии - рабочих. Забастовки превратились в повсеместное и обычное явление и часто полиция была вынуждена стрелять над головами возбужденных демонстрантов, чей пыл могли остудить только пули. Социалисты в Генуе, коммунисты в Турине печатали листовки, срывали со стен и заборов фашистские плакаты, наклеивая вместо них призывы к свободе и миру. Газеты осторожно поддерживали оппозицию, разжигали в людях недовольство, сообщая на своих страницах о длинных очередях и других лишениях, хотя им это и запрещали. Отпуск продуктов строго нормировали, однако полиция даже и не пыталась вмешиваться в операции черного рынка с тех пор, как правительство очередным непродуманным декретом снизило все цены на 20%.

Это была война Муссолини, именно он ввергнул в неё страну, и немцы, маршировавшие повсюду, словно солдаты оккупационных войск, были его друзьями - но не бедняков. "Надо сделать все, что угодно, лишь бы только положить конец этой войне, в крайнем случае даже постараться её выиграть", - с мрачным юмором повторяли итальянцы популярную остроту. Однако большинство из них уже перестало думать о победе. Люди ждали поражения с какой-то безнадежной безропотностью.

Однажды Муссолини передали запись перехваченного телефонного разговора между офицером штаба немецкой армии в Италии с Берлином, в котором итальянцы именовались "макаронниками", а Италия - страной, которую необходимо оккупировать. После этого Муссолини несколько дней ходил, бормоча ругательства, на которые был большой мастер, и загадочные угрозы.

Муссолини серьезно заболел. Его выступления уже не казались столь энергичными и блестящими как когда-то, он растерял большую часть своей бешеной энергии, а его настроение уже нельзя было предугадать - столь неустойчивым оно стало. По мнению некоторых врачей, главная причина заключалась в не долеченном когда-то в молодости сифилисе, достигшем теперь своей последней стадии, характерными проявлениями которой были лихорадочное возбуждение и галлюцинации. "Я помню, - говорил Джузеппе Боттаи, тогдашний министр национального образования, - что маршал Бальбо называл Муссолини "продуктом сифилиса". Я решительно протестовал. Но если это обвинение и неправда, то интересно было бы узнать, насколько оно близко к ней. Дуче опустился интеллектуально и физически. Муссолини более не человек действия. Меня он совсем не привлекает. Он самонадеян и амбициозен и может рассчитывать только на обожание, лесть и... предательство".

В октябре 1942 года Муссолини испытывал не просто недомогание, но и сильнейшие боли. Его врач, доктор Поцци постоянно дежурил на вилле Торлония, или в Рокка делле Каминате. У него вновь открылись раны, полученные в 1917 году. Вдобавок его мучила язва (болезнь продолжалась с перерывами уже несколько лет), так что от боли он не мог спокойно сидеть на стуле, постоянно вертясь и ерзая. Иногда боль была так сильна, что, сжав руки около рта, он застывал в этой позе, удерживая рвущийся наружу крик. По словам Квинто Наварра, его личного слуги, выполнявшего роль главного церемониймейстера в палаццо Венеция, Муссолини иногда отдавался во власть этой боли и падал на пол, корчась и стеная. Физическое здоровье Муссолини никогда не подвергалось сомнению, однако, теперь начал принимать обезболивающие таблетки, а доктор Поцци делал ему инъекции.