Олег Ермаков - Чаепитие в преддверии

- Ну вот и славно, - сказал он, завязывая тесемки папки и взглядывая на Григорьева, на троих на диване.

- Господа! Отправляемся. Чиновник спрятал папку в сейф. Оглядел стол. Взял спичечный коробок и сунул его в карман пиджака. Затем он вынул свечу из чернильницы. По его пальцам потекли черные густые капли. Чернильные капли зачастили беззвучно по сукну стола. Чиновник встал и вышел из-за стола. Чернила капали на пол и на его туфли. Трое и Григорьев завороженно смотрели на этот чернильный дождик. Чиновник прошел, скрипя половицами, к двери и, распахнув ее, встал сбоку и широким жестом пригласил их войти.

- Прошу, господа.

Один за другим они вошли в эту дверь и увидели, что находятся в коридоре. Чиновник затворил дверь, вытащил связку ключей, встряхнул ее и, ловко поймав нужный ключ, вставил его в замочную скважину и повернул два раза. Спрятав связку ключей, он обернулся и приподнял руку со свечой. Все молча смотрели на него. Улыбка тронула его преобразившееся тяжеловесное бронзовое лицо.

И один из Ивановых вдруг сказал, что забыл о важном деле, он очень сожалеет, но ему придется вернуться, но как только он все уладит, непременно придет и с радостью отправится на экскурсию... Чиновник направился к ним. Они расступились.

- Следуйте за мной, - бросил он на ходу. Все двинулись за чиновником по узкому коридору. Коридор, кажется, был длинный.

- Но позвольте, - пробормотал Иванов.

И Григорьев с пронзительной ясностью понял, что никогда не вернется и не станет вторым Данте...

Послышался злобный трезвон, учитель отпрянул, и, обдав его ветром, чистый новый трамвай пронесся мимо и въехал в Никольские ворота. Кровь прилила к похолодевшему лицу. Учитель поправил очки. Значит, он уже у Никольских ворот. И не заметил, как дошел. Замечтался.

Учитель пересек трамвайную линию. Эта улица где-то здесь.

Но какая нелепая странная мысль. Как можно не вернуться из сна? Это же не дверь, в которую можно войти, и она сзади захлопнется навечно.

Учитель прошел мимо одинаковых двухэтажных грязно-желтых старых кирпичных домов с печными трубами, крошечными балкончиками. И оказался возле небольшого, черно коптящего заводика. Здесь он спросил у человека в тяжелой брезентовой робе, вязаной шапке и кирзовых сапогах, как пройти на такую-то улицу. Мужчина поправил моток проволоки, висевший на плече, пожевал папиросу, наморщил лоб табачного цвета и наконец ответил, что не знает такой улицы.

Повстречав пожилую женщину с авоськой, учитель спросил у нее. Женщина ответила, что где-то там, и махнула рукой в сторону частных домов. Григорьев пошел дальше, сомневаясь, что бюро находок может располагаться в гуще частных одноэтажных деревянных домов. Он читал на домах названия и переходил с улицы на улицу. Отовсюду из-за оград на него лаяли собаки.

А ночью они молчали.

Неожиданно улица вывела его к оврагу, и учитель подумал, что дорогу домой можно сократить, если пойти через овраг. Но в овраге слишком грязно. И ручей разлился, бурлит. Нет, лучше, конечно, ехать на трамвае.

Но сначала надо отыскать эту улицу.

Учитель повернул и пошел прочь от оврага.

Наконец какой-то прохожий в черном тяжелом пальто объяснил, как выйти на нужную улицу.

Учитель дошагал до первого переулка, свернул и, пройдя его, оглянулся направо... Улицу замыкал громоздкий темный угрюмый бревенчатый дом. На стене, слева от двери, виднелась табличка. На белой табличке чернела надпись.

Учитель остановился.

Издалека он не мог прочесть надпись, но ясно было, что это и есть бюро.