Николай Гоголь: Повести. Пьесы. Мертвые души

Цензура изменила и название поэмы: рукою Никитенко красными цензорскими чернилами над заглавием «Мертвые души» было надписано — «Похождения Чичикова или».

К концу мая книга вышла из печати. Общественный интерес, разбуженный еще чтениями отдельных глав (начиная, по крайней мере, с лета 1837 г., Гоголь многократно читал отрывки из поэмы в различных домах), подогретый слухами о цензурных осложнениях, весь сконцентрировался на новом творении Гоголя. «Все литературные интересы, все журнальные вопросы сосредоточены теперь на Гоголе», — констатировал Белинский.

Один из первых откликов на поэму — дневниковая запись Герцена от 11 июня: «…«Мертвые души» Гоголя — удивительная книга, горький упрек современной Руси, но не безнадежный». Спустя некоторое время (запись от 29 июля) Герцен определил отношение различных групп и «партий» к поэме Гоголя: «Славянофилы и антиславянисты разделились на партии. Славянофилы № 1 говорят, что это — апотеоза Руси, «Илиада» наша, и хвалят, след<���овательно>; другие бесятся, говорят, что тут анафема Руси, и за то ругают. Обратно тоже раздвоились антиславянисты». От себя уже Герцен добавляет: «Велико достоинство художественного произведения, когда оно может ускользать от всякого одностороннего взгляда. Видеть апотеозу — смешно, видеть одну анафему несправедливо. Есть слова примирения, есть предчувствия и надежды будущего, полного и торжественного, но это не мешает настоящему отражаться во всей отвратительной действительности».

В печати наиболее непримиримую позицию заняли Н. Греч («Северная пчела», 1842, № 137) и Н. Полевой («Русский вестник», 1842, № 5 и 6). У обоих упреки в неправдоподобии и карикатурности перемежались с упреками политического свойства — в очернении действительности. «…Почему, в самом деле, современность, — писал Полевой, — представляется ему в таком неприязненном виде, в каком изображает он ее в своих «Мертвых душах», в своем «Ревизоре», и для чего не спросить: почему думает он, что каждый русский человек носит в глубине души своей зародыши Чичиковых и Хлестаковых?»

О. Сенковский, приравнивая автора «Мертвых душ» к Поль де Коку, продолжал свою линию на снижение гоголевского высокого комизма. Рецензия Сенковского («Библиотека для чтения», 1842, т. 53) была написана в обычном для него тоне невзыскательной шутки и нарочитого балагурства: «Вы видите меня в таком восторге, в каком никогда еще не видали. Я пыхчу, трепещу, прыгаю от восхищения: объявляю вам о таком литературном чуде, какого еще не бывало ни в одной словесности. Поэма!.. да еще какая поэма!» и т. д.

Высшего напряжения достигла полемика после выхода брошюры К. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова, или Мертвые души» (М., 1842). К. Аксаков проницательно отмечал глубину и многосторонность гоголевского изображения: «И какой бы характер в нем не высказывался, это всегда полное, живое лицо, а не отвлеченное качество (как бывает у других, так что над одним напиши: скупость, над другим: вероломство, над третьим: верность и т. д.)». Но, доводя эту мысль до крайности, критик приписывал Гоголю «бесстрастный взор» и сводил его художественное мышление к древнему эпическому сознанию, что нашло выражение в тезисе: в «Мертвых душах» древний эпос восстает перед нами». К. Аксаков, в частности, отождествлял распространенные сравнения в гоголевской поэме и в «Илиаде» (подобное же отождествление проводил и С. Шевырев в статье о «Мертвых душах» — «Москвитянин», 1842, № 7, 8).

В. Белинский, с восторгом приветствовавший поэму еще в статье «Похождения Чичикова, или Мертвые души» («Отечественные записки», 1842, № 7), отвечал К. Аксакову специальным разбором его брошюры (там же, 1842, № 8). Позднее, после опубликования «Объяснения» Аксакова («Москвитянин», 1842, № 9), Белинский продолжил полемику в «Объяснении на объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мертвые души» («Отечественные записки», 1842, № 11).

Белинский прежде всего подчеркнул антиисторичность сближения «Мертвых душ» и «Илиады», так как оба произведения представляют совершенно различные типы художественного сознания. Если античное сознание (согласно распространенным во времена Белинского представлениям) объективно-непосредственное, то современное включает в себя определенную долю рефлексии, сомнения, отрицания. Во взглядах Белинского 40-х годов эта мысль получила общественно-политическую заостренность. Отсюда его вывод: «В смысле поэмы «Мертвые души» диаметрально противоположны «Илиаде». В «Илиаде» жизнь возведена на апофеозу: в «Мертвых душах» она разлагается и отрицается…» Подтверждая эту мысль конкретным разбором (в частности, природы гоголевского сравнения, которое, в противоположность сравнению Гомера, «все насквозь проникнуто юмором»), критик рассматривает «Мертвые души» в ряду явлений современного эпоса, прежде всего романов Вальтера Скотта.