Георгий Федоров - Басманная больница

- А знаете ли вы,-зловеще сказал следователь,- чем вам грозит защита уже изобличенного" врага народа?

Тут я встала и сказала:

- Ах ты, падла! Я старший лейтенант медицинской службы. У меня осколок до сих пор у виска сидит!

Рассказывая мне, она приподняла прядь волос, как

обычно закрывающую правый висок,-выходит, не случайно-и я увидел косой шрамик и небольшой бугорок под ним у виска. А Мария Николаевна продолжала:

- Меня немец четыре года пугал, испугать не смог. Так ты думаешь испугать? Тут, знаешь,-обратилась она ко мне,-на фронте всякому научишься, я его таким матом обложила, что он только рот разинул и молча мне пропуск подписал, даже время поставил.

А недели через две меня снова на Лубянку потянули.

Новый следователь, уже в форме с капитанскими погонами. Начал он с того, что извинился передо мной за того - разве, мол, он нас, военных, может понять, разговаривал очень вежливо, а потом попросил подписать те же показания.

- Ну и что же ты ему ответила? - спросил я.

Мария Николаевна пожала плечами:

- Я просто рассмеялась ему в лицо и протянула пропуск для подписи.

- А потом?

- Что потом?-синие глаза Марии Николаевны потемнели, сузились, отчетливее проступили скулы на смуглом лице.-Ну перевели из операционных сестер на пост. А что они еще могли сделать? Где найдешь сестер, а особенно в урологический корпус? Так до весны и проработала. На похороны Сталина ходила, плакала, дура. Однажды дежурила я, должна была инъекцию пенициллина делать одному больному. Уже и шприц из стерилизатора достала. Вижу, в коридоре старичок какой-то стоит в коричневом пиджаке. Непорядок. Подошла сказать, чтобы он халат надел, и обмерла: Дунаевский. Он, хотя и постаревший, побледневший, морщин прибавилось, но он. У меня шприц упал, разбился. Первый раз субординацию нарушила, бросилась к нему, стала обнимать и целовать.

А тут врачи и сестры, и нянечки со всего корпуса сбежались. Что делалось! Лев Исаакович хотел что-то

сказать, несколько раз открывал рот, но так ничего и не сказал, махнул рукой и пошел к себе в кабинет.

- Насчет него, наверное, не только тебя вызывали. А как другие держались?

- Наверное,-согласилась Мария Николаевна,- да кто же скажет? Знаю только, что тогда у нас в больнице часто митинги устраивали-арестованных врачей проклинали. Так о профессоре Дунаевском никто слова худого не сказал, правда, и хорошего тоже.

- А ты, случайно, не знаешь, как держался Дунаевский на следствии?

- Откуда же мне знать?-удивилась Мария Николаевна и не без гордости добавила:-Уверена в том, что как всегда. Не как всегда он был всего несколько минут, когда после освобождения вернулся в корпус.

- Маша,-сказал я после долгого молчания,-не знаю, слышала ли ты, ведь Павлик со мной перед смертью кое-чем поделился?

- Так я потому же,-просто ответила Мария Николаевна.

- Спасибо тебе, спасибо,-сказал я и только тут почувствовал, как сильно устал... Попрощавшись, я с трудом добрался до своей кровати, с внезапно обострившейся болью в боку, и, едва раздевшись, тут же уснул.

Проснулся я от бренчания процедурного столика, который на этот раз вкатила Люба.

Койка Ардальона Ардальоновича была полностью закрыта простыней. Ночью он молча умер, унеся свою тайну. Я приподнял край простыни. Ардальон Ардальонович лежал на спине. Нижняя губа была прокушена, и на подбородке запеклась тонкая, уже коричневая струйка крови. Видимо, Павлик, искалеченный, полуживой Павлик, очень много значил для обитателей нашей палаты, поддерживал нас всех, да и научил коечему.

Морщины на лице Ардальона Ардальоновича разгладились, и теперь сходство с молодой женщиной, навещавшей его, стало особенно заметным. Значит, всетаки это его дочь. потому что вряд ли по возрасту она могла быть его сестрой...

Тело Ардальона Ардальоновича скоро увезли. Никогда я уже не узнаю того многого, что хотел узнать о старом адвокате.

Лев Исаакович, как обычно, в сопровождении Раисы Петровны и дежурной сестры Любы. появился на утреннем обходе.

- Профессор.-сказал Мустафа,-я сегодня должен уйти из больницы.

- Зайдите ко мне после обхода,-оборвал его Дунаевский.

Когда очередь дошла до меня, он, осмотрев, приказал сестре:

- Обработайте шов.-А потом обернулся ко мне: - Завтра хочу вас выписать. Долечиваться будете амбулаторно.

Я начал благодарить, но Лев Исаакович, не дослушав, перешел к койке Кузьмы Ивановича.

За Мустафой вскоре пришли двое каких-то мужчин, по виду его соплеменники. Он переоделся в клетчатую рубашку, синие брюки и сразу стал выглядеть на десять лет моложе. Пожал всем руки, поблагодарил за компанию и вышел в сад, а я вслед за ним.