Георгий Федоров - Басманная больница

- Почтенная Мария Николаевна время от времени величает нас гвардейцами. Так я, изволите ли видеть, действительно воевал в российской гвардии, и даже не в одной, а в трех.

Когда мы вернулись в палату, то увидели, что кро

вать Павлика заново застелена, а на подушке лежит несколько красных роз.

- Маша, конечно, кто же еще,-ответил на мой вопросительный взгляд Марк Соломонович, который за это время осунулся и стал сутулиться.

Нехотя позавтракав, мы до самого обхода молча сидели в палате. Около часа дня вошли Дунаевский, Раиса Петровна и Галя. Осмотрев каждого из нас, сделав вместе с Раисой Петровной лечебные назначения, Дунаевский обратился к нам:

- Через час на эту койку поступит новый больной, цветы надо убрать.

- Льва Исаакович,-искательно обратился к нему Марк Соломонович,-разрешите отнести цветы к изголовью мальчика.

- Это невозможно. Тело Павла Васильевича уже увезли те, кто предъявил на него права.

- Куда увезли? - с глухой яростью спросил Мустафа.

Дунаевский пожал плечами:

- Они предъявили полномочия и сказали, что Павел Васильевич-спецпокойник.

- Нехристи окаянные!-послышалось с койки Кузьмы Ивановича, но Дунаевский никак на это не прореагировал и вышел со всей свитой.

Ардальон Ардальонович сказал с несколько ненатуральным адвокатским пафосом:

- Профессор все же занимает вполне определенную позицию, которую никогда не забывают друзья и не прощают враги.

Марк Соломонович ничком лег на койку и замер.

Остальные как потерянные слонялись по палате.

Впрочем, вскоре и Ардальон Ардальонович улегся в постель. А потом и вправду привезли нового послеоперационного больного, пожилого, с седыми вьющимися волосами. Он еще находился под действием наркоза и только постанывал, а иногда и хрипло кашлял.

Под вечер в палату вошла Мария Николаевна и предложила мне:

- Выйдем в сад.

Мы прошлись по аллее и сели на знакомую уже скамейку среди кустов сирени.

- Вот теперь и я тебе кое-что расскажу,- повернулась ко мне Мария Николаевна.- В пятьдесят втором Льва Исааковича арестовали. А нам объявили, что он вредитель и еврейский националист. Потом меня вызвали на Лубянку. В кабинете парень лет тридцати в сиреневом костюме и с каким-то стертым лицом, говорил очень вежливо. Посетовал на низкую зарплату у медсестер, на тяжесть работы в урологическом отделении, потрепался о том о сем и вдруг спросил:

- Знаете ли вы, Мария Николаевна, что за месяц до ареста бывшего профессора, врага народа Дунаевского у него на операционном столе умер больной?

- Знаю,-ответила я.

- А знаете ли вы, что он был ответственным советским работником?

- Нет, не знаю. Я знаю, кто чем болен.

- Так вот.-важно объявил следователь,-сообщаю вам, что он был ответственным советским работником. И еще. Показаниями патологоанатомического вскрытия, данными судебно-медицинской экспертизы установлено, что это было злодейское умерщвление, осуществленное матерым врагом Дунаевским. Познакомьтесь с актом экспертизы!

Когда я прочла, он и говорит:

- Нам и так все ясно, но для полноты картины подпишите и вы, как операционная сестра, соответствующие показания. Я тут уже набросал примерно.

- Нет,-ответила я,-не подпишу.

- Почему?-удивился следователь.

- Дело обстояло совсем не так, как здесь описано.

"

- Но вы видите, какие авторитетные деятели медицины, профессора подписали акт.

- Это дело их совести. А было совсем не так.

Вранье они подписали.

- Вы же коммунистка, должны понимать, в чем заключается ваш долг,-начал нервничать следователь.

- Я и понимаю. Он заключается в том, чтобы добросовестно делать свое дело и говорить правду.

- А откуда вы знаете эту правду?

- Я, как вы сами сказали, операционная сестра.

Я читала историю болезни этого человека, была на операции, держала его пульс и вообще помогала профессору. Я знаю, как было на самом деле.

- А как было? - прищурился следователь.

- За несколько лет до этого у больного пришлось удалить почку. Потом в оставшейся почке образовался камень. Вокруг него все больше разрасталось гнойное поле. У больного все чаще и болезненнее наступали почечные колики. Необходимо было удалить камень.

После успешной операции больной мог бы жить еще многие годы, а без операции он неизбежно умер бы через несколько месяцев. Был и серьезный риск. У больного слабое сердце, стенокардия, а операция тяжелая.

Но без нее он умер бы, и очень скоро. Созвали консилиум, рассказали все больному, родственникам. Решено было все-таки операцию делать. Но сердце не выдержало, и" он умер. Профессор Дунаевский сделал все, что мог. Вот это я готова подписать.