Михаил Федотов - Иерусалимские хроники

"Лучшая наша сотрудница безвылазно сидит в Нью-Джерси, и если Великий Гаон хоть на один час снизойдет, если ПРАВЕДНЫЙ хоть на один миг позволит себе вернуться к земному -- все нужные свидетельства лягут, Борис Нахумович, к вам на стол! -- по-свойски, по-российски сказал доктор Барски. -- Мне же головы не сносить. И Нобель торопит!"

-- Скажите, милейший, -- перебил его, вдруг очнувшись, рав Фишер. "Нахумовича" он решил на всякий случай пропустить мимо ушей, -- о каких деньгах пойдет речь, если я решу согласиться на ваш план?

-- Вы получаете Нобелевскую премию целиком, и за русских -- по головам, плюс транспортные расходы. Оплатите его банковские долги, чтобы его раньше времени не посадили, и с премии дадите пять тысяч. Нечего его баловать! Пусть пишет. Поэт должен быть бедным!

-- Сколько же могут дать за эту премию?

-- Когда как. Когда сто тысяч, а когда и все двести.

-- Слушайте, милейший, неужели то, что пишет уважаемый Менделевич, может стоить так дорого?! -- с сомнением в голосе пробормотал рав Фишер. -Это ведь громадная сумма!

-- Да вам-то что за разница, стоит или не стоит. Это же поэзия, а не баклажаны. Раз платят -- значит стоит. А пока составим общую смету и представим ее высокому начальству.

Фишер в задумчивости покачал головой и поглубже устроился в кресле. Определенно стоило рискнуть.

-- И перестаньте вы серьезно относиться к их гиюрам! Вы же трезвый человек. Еврей не может перестать быть евреем и стать китайцем или французом! Я тоже, может быть, искренне хочу стать французом! И точно так же русский -- никогда не перестанет быть русским! Это Азия -- Восток! Вы еще с ними хлебнете. А если "Национальное бюро" усилит контроль за укрывателями?! Снизьте им на пару пунктов индекс и проводите их всех до самолета. И голова не будет болеть! Неужели же мне нужно вас учить. А о судьбе парочки дорогих вам людей мы сможем поговорить особо!

"Еее, -- протянул мысленно Фишер, -- еее!"

Да, -- повторил он вслух по-русски. -- Я согласен, милейший! Давайте сначала устроим смотр тем, о ком мы будем говорить особо.

Глава восемнадцатая

УКАЗ 512

-кедни миксйерве с ацил еигурд и ялиарзИ енаджарГ..."

,17 ежин мос

,вецубик хиксйеваккам иманелч ясеищюялвя ен ,аремон огонтимил еищюеми ен

-зИ юиротиррет ьтуникоп икорс еыннасипдерп в ынжлод

."ялиар

Глава девятнадцатая

КАНДИДАТЫ

Учебный день кончился, но -- невиданное дело -- из ешивы никто не ушел! А ведь никому не было сказано ни единого слова. Так велико было напряжение в воздухе, что никто не переглянулся, никто не спрятал улыбки! Как будто бы каждый день кто-то из постигших спускался вниз в рабочий цех! Правда, руководитель ешивы рав Фишер, открывая ежегодно эту мастерскую, говорил коротенькую речь о том, что означает для всего нееврейского мира их работа, но чтобы сам Шкловец сел за общий верстак -- такого никто из исполняющих припомнить не мог. Но вот он уселся, подлил себе в стаканчик кошерного синтетического клея и наметил первую стенку.

Сверху слышны были знакомые грузные шаги Фишера и все исполняющие сидели с насупленными и притихшими лицами. Особенного заработка сегодня быть не могло, хотя платил за эти коробочки для тфиллинов рав Фишер в принципе неплохо:

за маленькие платили по двадцать восемь агурот, а за большие, восемь на восемь, на лоб, платили даже больше. Не напрягаясь, исполняющий мог сделать штук по десять в час, а некоторые михайловцы, посноровистее, клеили и все двадцать. Если, конечно, обед был не слишком тяжелым и не начинало клонить ко сну. Сегодня на обед был суп с клецками и индюшатина с овощным гарниром, а на третье дали по хорошей груше, но настроение у исполняющих было тревожным, и никто из них не наелся. И Шкловец позвонил и велел приготовить всем чай. Раньше, в более либеральные времена, по вечерам тоже давали чай, но рав Фишер привез с собой из Америки нового машгиаха по имени Пинхас Вульф, и обстановка в ешиве сразу стала строже. "Кончать разговоры! Занятия!" -- раздавался в коридоре визгливый голос, от которого стыла кровь.

Вульф был человек поразительной учености! Впечатление от нового машгиаха усугублялось еще тем, что у постигшего Вульфа кожа была какого-то лимонного оттенка и зубы немного выдавались вперед, так что перед ним робела даже Михайловская молодежь. А ей и черт был не брат, и поднести кому-нибудь в морду они были большие мастера. Михайловцы отдавали своих парней в ешиву, чтобы их немного обуздать перед армией. Вообще мало кто из ковенцев, как говорится, шел "по военной тропе". Зато Пашка Бельдман -- ох как любил щегольнуть гранатой или парой вороненых обойм в карманах армейских брюк!