Константин Вагинов: Гарпагониана

Локонов чувствовал себя не совсем хорошо в этом обществе, «Душа общества» продолжала:

– Еду я в трамвае, и вдруг незнакомый господин мне говорит: «Гражданка, у вас на шляпе плевок!»

«Как мог попасть на мою шляпу плевок?» – подумала я. Но все же я сняла шляпу, И что ж вы думаете, действительно, плевок. Пришлось вытереть носовым платком. Стала я делать разные предположения, как мог попасть на шляпу плевок. Должно быть, кто-нибудь рассердился, что я сижу, а ему приходится стоять. Взял и плюнул.

Локонову хотелось молодости. Он подсел к худой, как хлыстик, девушке.

Она оживилась.

– Я работаю на «Электросиле», – сказала она. – У нас работает много иностранцев. И каждый иностранец имеет право пригласить в «Асторию» двух знакомых дам. Вот, однажды, подходит ко мне иностранный инженер и говорит:

«Не хотите ли вы вместе с вашей подругой пойти со мной пообедать в „Асторию“.

А я ему говорю: у меня не одна, а две подруги. «Но, милая барышня, – ответил он, – мы ведь имеем право брать только двух дам с собой». И вот он мне рассказал:

«Дамы, которые с нами там бывают, совсем не умеют есть. Они не знают, где нужно прибегать к помощи ножа и что вообще не следует злоупотреблять ножом. Они, например, режут бефстроганоф ножом».

– Я теперь служу машинисткой, – обратилась девушка к Локонову, – но я хочу стать переводчицей и обслуживать иностранных специалистов. Это моя мечта. Как вы относитесь к этому?

Опять в ушах Локонова раздался голос хозяйки, помнившей, что следует занимать гостей.

– Подумать только, какие я подарки делала. Прислуге, например, подаришь зеркальный шкаф или кровать, просто потому, что мне не нравится.

Хозяйка помолчала.

– Подумайте, какая я непрактичная!

Локонов обвел общество взглядом визионера. Голос дамы доносился как бы издалека. Девушка, сидевшая с ним рядом на диване, казалась ему неполным созданием, ей чего-то не хватало. Ему казалось, что и всему обществу чего-то не хватает, что оно к чему-то не причастно. Он чувствовал, что он сидит в обществе, лишенном душ, обладающем только формами, как бы в плоскостном обществе.

Но тут вошла Юлия.

Сновали скупщики, перекупщики, спекулянты, менявшие одно на другое с выгодой для себя в денежном или спиртовом отношении.

Конечно, эти спекулянты не пировали под пальмами где-нибудь в роскошной гостинице, там, где останавливались иностранцы, на это у них пороху не хватало, они не купались в мраморных ваннах и не неслись на автомобилях, они довольствовались малым, какой-нибудь попойкой на дому, чаепитием в семейном доме.

Сегодня Анфертьеву повезло: он на барахолке у человека, торговавшего заржавленными напильниками, сломанными замками и позеленевшими пуговицами с орлами, дворянскими коронами и символами привилегированных учебных заведений, купил медное крошечное мурло с зубастым ртом до ушей и торчащим, прямым, как палка, носом.

– Что это за дрянь? – спросил Анфертьев, делая вид, что не понимает.

– Это для ключей, – ответил торговец. – Крюк.

– Для ключей-то не надо, – сказал Анфертьев, – вот если бы это был гвоздик с шапочкой, то можно было бы на него картину повесить!

– Что ж, и картину на этот нос можно повесить...

– Нет, не подходит, – ответил Анфертьев, – мне нужен гвоздь с бронзовой шляпкой в виде розы, нет ли у вас такого?

– Гвоздей нет. Берите это, прикроете гвоздь этой личностью, как шапочкой, почистить мелом, конечно, надо, недорого обойдется.

– А сколько возьмете? – вяло, как бы нехотя, спросил Анфертьев, делая вид, что идет дальше.

– Да берите за двугривенный.

– Двугривенный дорого, гривенник дам.

Вот и купил Анфертьев японскую пряжку от кисета для табаку.

«Три рубля есть, как пить дать, – подумал, отходя, покупатель, – еще бы на три рубля дослать, и сегодняшний день пройдет что надо».

Он остановился и стал слушать, не ругается ли кто-нибудь. Нет, здесь, у забора никто не ругался. Анфертьев пошел дальше по рядам.

«Эх, два бы ругательства достать, – подумал перекупщик, – только бы два ругательства – и рубль денег в кармане. Три да рубль все же четыре».

Он сел на корточки и стал рыться в бумажном хламе.

– Сколько возьмете за это? – спросил он, рассматривая детские рисунки.

– Давайте двугривенный, – ответила баба с лицом пропойцы.

– Двугривенный дорого, – ответили Анфертьев, – вот три бумажки за пятачок возьму, обратную сторону использовать можно!