Александр Герцен: Былое и думы

Духоборцев ли, я не уверен. (Прим. А. И. Герцена.)

Последний, решающий удар (фр.).

участник ополчения 1812 г. (от лат. militia).

«Крещеная собственность». (Прим. А. И. Герцена.)

Аракчеев положил, кажется, 100 000 рублей в ломбард для выдачи через сто лет с процентами тому, кто напишет лучшую историю Александра I. (Прим. А. И. Герцена.)

Аракчеев был жалкий трус, об этом говорит граф Толь в своих «Записках» и статс-секретарь Марченко в небольшом рассказе о 14 декабря, помещенном в «Полярной звезде». Я слышал о том, как он прятался во время старорусского восстания и как был без души от страха от инженерского генерала Рейхеля. (Прим. А. И. Герцена.)

Чрезвычайно досадно, что я забыл имя этого достойного начальника губернии, помнится, его фамилья Жеребцов. (Прим. А. И. Герцена.)

Мучительное раздумье (нем.).

Потерять имущество – потерять немного.

Потерять честь – потерять много.

Но завоюешь славу – и люди изменят свои мнения.

Потерять мужество – все потерять.

Тогда уж лучше было не родиться (нем.).

чувствуешь себя запятнанным (фр.).

лотерею (от ит. tombola).

учителями (ит.).

умения (фр.).

тминная водка (от нем. doppelkümmel).

Нет, сказал святой дух, я не сойду! (фр.)

самонадеянность (фр.).

Здесь: сплоченностью (фр.).

отождествил (от фр. identifier).

временами (фр.).

Здесь: двадцать крейцеров (от нем. Zwanziger).

сюртуке (от фр. paletot).

двойника (лат.).

высшего света (фр.).

во французском духе (фр.).

простолюдин (ит.).

Занавес! Занавес! (фр.)

наши друзья-враги (фр.).

наши враги-друзья (фр.).

германизмом (от старонем. Teutschtum).

Сколь дорога отчизна благородному сердцу! (фр.)

Сперва народный гимн пели пренаивно на голос «Cod save the King» [ «Боже, храни короля» (англ.). ] да, сверх того, его и не пели почти никогда. Все это – нововведения николаевские. С польской войны велели в царские дни и на больших концертах петь народный гимн, составленный корпуса жандармов полковником Львовым.

Император Александр I был слишком хорошо воспитан, чтобы любить грубую лесть; он с отвращением слушал в Париже презрительные и ползающие у ног победителя речи академиков. Раз, встретив в своей передней Шатобриана, он ему показал последний нумер «Journal des Debats» и прибавил: «Я вас уверяю, что таких плоских низостей я ни разу не видал ни в одной русской газете». Но при Николае нашлись литераторы, которые оправдали его монаршее доверие и заткнули за пояс всех журналистов 1814 года, даже некоторых префектов 1852. Булгарин писал в «Северной пчеле», что между прочими выгодами железной дороги между Москвой и Петербургом он не может без умиления вздумать, что один и тот же человек будет в возможности утром отслужить молебен о здравии государя императора в Казанском соборе, а вечером другой – в Кремле! Казалось бы, трудно превзойти эту страшную нелепость, но нашелся в Москве литератор, перещеголявший Фаддея Бенедиктовича. В один из приездов Николая в Москву один ученый профессор написал статью в которой он, говоря о массе народа, толпившейся перед дворцом, прибавляет, что стоило бы царю изъявить малейшее желание – и эти тысячи, пришедшие лицезреть его, радостно бросились бы в Москву-реку. Фразу эту вымарал граф С. Г. Строганов, рассказывавший мне этот милый анекдот. (Прим. А. И. Герцена.)

Я был на первом представлении «Ляпунова» в Москве и видел, как Ляпунов засучивает рукава и говорит что-то вроде «потешусь я в польской крови». Глухой стон отвращения вырвался из груди всего партера, даже жандармы, квартальные и люди кресел, на которых нумера как-то стерты, не нашли сил аплодировать. (Прим. А. И. Герцена.)

оставьте всякую надежду (ит.).

светской жизни (англ.).

запретом (лат.).

Чаадаев часто бывал в Английском клубе. Раз как-то морской министр Меншиков подошел к нему со словами: