Василий Розанов - Смертное

Ал. Адр-а, А. А. Р., "бабушка", "мамаша" - Александра Адриановна Руднева (урожденная Жданова, 1826-1911), мать Варвары Дмитриевны;

"Ш.", "Санюша", А.", "Аля", "наша Аля", "Алюся" - Александра Михайловна Бутягина (1883-1920), дочь Варвары Дмитриевны, падчерица Василия Васильевича;

"У.", "Уед.", "Уедин." - "Уединенное" (СПб., 1912), книга В. В. Розанова: "Самое лучшее и дорогое, что написал за жизнь".

Иван Феоктистович Петропавловский (ум. в 1889 г.) - учитель приготовительного класса в г. Ельце; товарищ Розанова; Розанов и позже считал его "первым умницей в городе", звал "Датским принцем"; "первым в Дании" (ЦГАЛИ, ф. 419, оп. 1, ед. хр. 21, л. 8).

События, о которых рассказывает Розанов, относятся к весне 1889 года. Спустя тринадцать лет, в неопубликованном письме к петербургскому митрополиту Антонию Розанов так описал судьбоносную встречу с "благородной жизнью благородных людей" в домике Рудневых: "Они жили против церкви Введения Пресвятой Богородицы - храм навсегда для меня милый, моя нравственная родина. Где около его стены хотел бы я быть похороненным. Этот Петропавловский был единственным их нахлебником, т. е. семьи Рудневых, живших в деревянном домике, где родился преосвященный Иннокентий Одесский (их дядя ли, дед ли). Семья состояла из старушки, моей почтенной теперь матушки, вдовы 27-25 лет, и внучки 3-х лет. Вдова потеряла на 21 году горячо любимого мужа, у которого развилось центральное воспаление мозга и он медленно день за днем слеп, перед смертью лишившись рассудка, и умер. Можно представить горе и особенно грозу, столь медленно надвигавшуюся. Он был благородный человек (т. е. покойный муж молодой вдовы). Все родство их духовное, прелестное, теплое внутри, взаимно помогающее, утонченно деликатное. Раньше я был тоже религиозен, но как-то бесцерковно; тут я прямо бросился к церкви как "стене нерушимой", найдя идеальный круг людей именно среди церковников. Не могу иначе объяснить себе доблести этих людей, как все это было тут стародавнее, насиженное, историческое, все три рода - Бутягиных (старый протоиерей, отец покойного мужа молодой вдовы), Рудневых (урожденная фамилия моей жены), Ждановых (дядя по матери). Знакомый, я не был тесно знаком с ними - до смерти Петропавловского. Простудившись и схватив болезнь сердца, он был лечим от желудка, и две недели - прохворав, умер. Вот эта-то смерть, глубоко встревожив всю гимназию, поразив меня (его друга), смертельно поразив семью Рудневых (хозяева), произвела род смятения, оторопелости: все бегали, старались спасти, уже было поздно - и разразилось отчаяние. Что нахлебник хозяевам, судя по матерьяльному? А я, студент, немножко ученый, судил по матерьяльному. Но, конечно, с чаяниями, что есть "где-то кто-то" и не матерьяльный. Я всегда был наблюдателен и подозрителен: когда я увидел, тоже суетясь и глубоко скорбя о верном своем друге, тот взрыв о нем скорби и слез и отчаяния у этих его "хозяев", включительно до малютки, которую он всегда звал: "звездочкой" (теперь уже ей 19 лет - и она моя падчерица), я просто нашел второй укор бытия в себе и вместе душевную теплоту, уютность. Похоронили. У него мать была сельская дьячиха.

Вообще все чрезвычайно просто, но, поверьте - чрезвычайно умно, отнюдь не бездарно, отнюдь не провинциально, не захолустно. Куда Петербургу до провинции (даже в смысле серьезной "интеллигентности")! Похороны, смерть - снимает преграды; над покойником все быстро дружатся; и установилась у меня та нравственная доверчивость, которая дозволила бывать в доме. А семья эта давно жила под изредка спрашиваемыми советами ("благословил", "не благословил") Оптинского старца, знаменитого отца Амвросия. (Я его никогда не видел). Так бывал - бывал - бывал, год, два прошло, и настала любовь - к молодой вдове, послушной дочери, примерной матери, верной памяти мужа. Кроме отрочества, у меня никогда так называемых влюблений не было; повторяю - я скептик и подозрительный человек, немножко - мизантроп. Но уж где найду оазис душевный - я горю перед ним лампадой. Так и здесь настала любовь к месту - этой церкви Введения, седому высокому там священнику (церковь - маленькая, деревянный пол, все богомольцы знают свои места, ни толчеи, ни суеты при службах нет), большой полянке вокруг церкви (ребятишки по веснам играли), домику Рудневых, ребенку, старушке и вдове. Только потому, что нельзя было ни в старушку, ни в ребенка влюбиться, я - просто привязался как к родной вдове. Тут - грация; ласка души; тончайшая деликатность; нежность физическая, неуловимо-милые манеры, а, главное, это чудное отношение к старику свекру, золовкам (сестры мужа), братьям, ко всему - меня прельстило, глубоко одинокого человека. Я думаю, чувство радости и суммы этого родства было главное. Я же и своих родителей потерял рано, так что вообще внесемеен. А чего не имеешь, то любишь. Все знали мое положение (т. е. что есть жена), но, странно - все меня любили, и свекор, и деверья, и дяди, все." (ЦГАЛИ, ф. 419, оп. 1, ед. хр. 256, л. 3-4).