Григорий Фукс - Двое в барабане

Вечно опальный Михаил Зощенко сокрушался: "Бедный Фадеев. Бедный Фадеев..."

Поэт-лауреат Александр Яшин, посвятивший Александру Александровичу свою лучшую поэму "Алена Фомина", переживая, недоумевал: "Какая же сила сломила такого человека?"

Александр Твардовский, с которым у Фадеева складывались непростые отношения, откликнулся горьким поэтическим признанием: "Ах, как горька и не права твоя седая, молодая, крутой посадки голова".

Венгерскому писателю Анталу Гидашу (Толе, как звал его дружески Фадеев) Александр Александрович не раз являлся после смерти как живой. Звонил по телефону, приезжал в Будапешт...

Борису Пастернаку лицо умершего напомнило павшего в бою: "Я много убитых видел на полях войны. Фадеев показался мне одним из них, или таким, как они".

Борис Леонидович произнес горькие искренние слова: "И мне кажется, что Фадеев с той виноватой улыбкой, которую он сумел пронести сквозь все хитросплетения политики, - в последнюю минуту перед выстрелом мог проститься с собой такими, что ли, словами: "Ну, вот, все кончено. Прощай, Саша!""

У Хрущева смерть писателя вызвала совсем иные чувства. Он их не скрывал: "Фадеев в партию стрелял, а не в себя".

На даче в Переделкино нашли предсмертное письмо писателя, которое компетентные органы тут же изъяли и упрятали на долгие годы.

На прикроватной тумбочке, рядом с покойным, оказался портрет Сталина в рамке, которого раньше там никто не видел.

Писательница Валерия Герасимова, первая жена Фадеева, сокрушалась по поводу случившегося: "Это все он, проклятые усы. Саша искренне любил Сталина!"

Необходимо добавить: чувство было взаимным.

Недоверчивый Сталин, сторонившийся собственных детей и внуков, искренне симпатизировал Фадееву. Любовался и гордился им.

"В них было много общего, - утверждал Константин Симонов, - по крайней мере, в отношении к литературе".

Правда, близкий Фадееву литературный критик Корнелий Зелинский утверждал, как бы отвечая Симонову: "Александр Александрович был разным со Сталиным". Но соединение этих имен говорит само за себя.

Когда после смерти писателя кое-кто пытался очернить память о нем, приписывая активное соучастие в сталинских нарушениях социалистической законности, Валерия Герасимова обратилась за помощью к Эренбургу.

Илья Григорьевич, сблизившийся с Фадеевым в послевоенные годы, с пониманием выслушав Герасимову и как бы размышляя вслух, задал сам себе вопрос: "Но почему Фадеев так преданно, слепо любил Сталина?" Эренбург, конечно, тоже был "у времени в плену", но личных контактов со Сталиным не имел.

Часть первая

ПИСАТЕЛЬ ФАДЕЕВ ПРИСМАТРИВАЕТСЯ К ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ

"Но был человек, к которому я присматривался много лет, у которого даже ровное отношение воспринималось как награда, а осуждение или ирония казались

обвалом в горах".

А. Фадеев

Глава I

ИСТОКИ

По возрасту Сталин годился Фадееву в отцы.

В декабре 1901 года, когда в городке Кимры Тверской губернии в семье сельского учителя Александра Ивановича и фельдшерицы Антонины Владимировны Фадеевых родился сын Саша, Сталину исполнилось двадцать два года.

Осенью 1917-го юный Саша Фадеев только выбирал свой путь в революцию, а его будущий кумир был уже членом ЦК с партбилетом под номером два в нагрудном кармане знаменитого френча, человеком, "идущим во главе масс", как скажет потом Фадеев о партизанском командире Левинсоне из повести "Разгром".

Вождем, ведущим массы, по образному выражению романтичного Маркса, "штурмовать небо".

Весной 1937 года, находясь в Грузии, Фадеев c другом, писателем Петром Павленко, заехали в Гори.

Давно хотелось своими глазами увидеть родные места товарища Сталина.

Вид маленького кирпичного домика их растрогал. От взгляда на три убогих окошка и истертые ступени запершило в горле.

Неприкрытая честная бедность глянула на них каждым предметом домашнего скарба: некрашеными табуретками, деревянной тахтой, убранной цветной лоскутной циновкой - "чилопи", нехитрым ящиком для хлеба - "кидобани".

Таким они и представляли первое жилище вождя рабоче-крестьянского государства.

Сталин редко вспоминал свое детство в Гори.

У него и у матери не сохранилось ни одной семейной фотографии тех лет, в отличие от Фадеева и его литературного персонажа Левинсона.

В довоенном интервью немецкому писателю Людвигу Сталин рассказал, что родители относились к нему неплохо.

В кругу близких соратников, посмеиваясь, вспоминал, как его отец, Бесо, напившись, как сапожник, набрасывался на жену.