Наталья Гайдамака - Зелёное на чёрном

- Хватит, Марта. Криком ты ничего от меня не добьешься. Давай говорить спокойно. Ты считаешь, что вчетвером нам тесно. Если уж на то пошло, почему бы тебе не выгнать, например, меня? Я тоже чужой в этом доме. К тому же, у меня больше шансов дойти до людей, если они где-то еще есть, чем у Лины.

- Что за глупости! - фыркнула Марта. - Ты тут не чужой, и ты это хорошо знаешь.

- А почему я перестал быть чужим, ты не задумывалась?

- Ну и вопросик... - Марта искоса взглянула на Рэма. - Понравился ты мне, дурачок.

Голос ее звучал спокойно, уверенно, даже весело.

- Разве это надо объяснять? Я думала, ты и сам догадался.

- Догадался... Хорошо еще, что ты родного папеньку не надумала выгнать. Вот уж без кого можно обойтись! Он же никому жизни не дает. Удивительно, как в таком хилом теле помещается столько брюзжания и злобы на весь мир.

- Вот его ты не трогай! Какой ни есть, отец все-таки. Не обращай внимания на его ворчанье. Между прочим, как ты думаешь, откуда у нас появилось столько хороших и нужных вещей? Мы с ним расстарались! Помнишь дом на границе черного и зеленого? Мы проходили мимо в тот день, когда нашли Лину. Дом был покрыт смолой только наполовину, и многое внутри оказалось неиспорченным. И для тебя кое-что нашлось, и для твоей драгоценной Лины. Что бы мы делали без этой одежды, которая как на тебя пошита? Все эти сорочки, куртки - ты думал, это от моего мужа осталось? Нет, миленький, муж мой был худой, как щепка, и на голову ниже тебя. А ты у нас ничего парень, - она уже совсем миролюбиво взъерошила ему волосы. Я ведь тебе добра хочу. Надо думать о будущем... Вот мы и взяли оттуда все, что могло пригодиться...

- И когда же это вы успели там пошарить?

- Успели. Хватило времени. Пока ты нянчился с Линой...

- О, теперь я догадался, откуда в буфете взялось столько хрусталя. Это тоже необходимо? Просто-таки позарез? И тоже для будущего? Не на нашу ли свадьбу?

- Не психуй. Правильно я тебе сразу ничего не сказала. Чуяло мое сердце - не дождешься от тебя благодарности. Ну все равно - не тащить же назад!

- А тебе не кажется, что это - обыкновеннейшее мародерство? Вы готовы тянуть в дом всякое барахло, потому что вам это нужно. А вот Лина - живой человек - вас не интересует, она вам не нужна! Меня же вы не вышвырнули с вашего острова только потому, что я - полезная вещь. Ну да, без меня вам было бы труднее, не так ли? Свой хлеб я всегда отработаю. Ну там дровец нарубить, огород вскопать, воды принести, дверь починить... А в награду можно меня и приласкать - чтоб сильнее старался!

У Марты задрожали губы.

- Ты... ты... знаешь, кто ты такой?

- К сожалению, знаю. Во-первых, ваша рабочая сила. Во-вторых, муж для тебя, продолжатель вашего рода. Я просто прекрасно вписываюсь в вашу жизненную схему, так сказать, островную модель. А вот Лина - нет, не вписывается. Ей нет здесь места. Поэтому вы и объявили ей войну...

Домой вернулись в сумерки. Рэм нес на руках тоненькое, почти невесомое тело. Коротко остриженные льняные волосы, красное в клеточку платье... Голова девочки запрокинулась, и видно было, как в ямке между ключиц пульсирует голубая жилка. Жива...

Марта не видела ее тут раньше. Наверное, в гости на лето приехала. Из города. Неужели она хотела добраться домой? И покинула по своей воле тот зеленый островок, на котором застала ее беда?

- Кого это вы притащили? - буркнул старик, остро поглядывая исподлобья.

- Не видишь, что ли? - устало ответила Марта.

Рэм не отходил от девочки. Она все время молчала, иногда раскрывала глаза и, моргая длинными ресницами, обводила комнату взглядом, в котором застыло грустное удивление. Губы ее слабо шевелились, словно хотели что-то произнести.

- Как зовут тебя, доченька? - спросил Рэм, осторожно кладя ладонь на ее прохладный лоб.

- Ли-на, - долетел едва слышный шепот.

- Помоги мне, - прозвучал у него за спиной голос Марты. - Я согрела воду, хочу ее вымыть. Сегодня ей нельзя давать ничего, кроме молока. Неизвестно, когда она ела последний раз. Я скажу отцу, он посидит с нею.

Рэма страшно изумило то, что всегда молчаливый и хмурый старик начал причитать над Линой, называть ее крошечкой и голубонькой. Когда они с Мартой внесли ведра, полные горячей и холодной воды, старик торопливо вышел, словно испугался, что его застанут растроганным. Со двора опять понеслось его ворчанье, - все громче. Видимо, после долгого молчания старику трудно было сдержаться.

Лину выкупали и напоили теплым молоком, после чего она задремала. Рэм на цыпочках вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась беззвучно, но он уловил какой-то неясный шорох и еще раз заглянул в комнату.