Всеволод Крестовский - Кровавый пуф. Книга 2. Две силы

"Колокол". 1863, № 167.

Красный чертей.

Испугался.

Шапка.

Скоро.

"Тебе, Господи" (начало католического гимна, лат.).

Орфография подлинника соблюдена в точности.

Барщину.

Исторически верно. Проповедь эта была отпечатана в Вильне, в день Св. Бартоломея, на особом листке, и распущена по всему Краю.

Исторически верно. Заимствовано из бумаг и документов покойного полковника С. А. Райковского. Изменено только название местечка, а именно: в подлиннике, подписанном Колышкой, названо местечко Эйрагола "Ковенского воеводства".

Лишь бы что-нибудь похоронное.

Военные бюллетени «ржонда», выходившие в Варшаве периодическими листками, под этим названием.

Почтенное.

Индюк, начиненный яблоками и сливами, едет к нам.

Однако, что ж нам сделать: или удирать, или обороняться?

И аппетит (греч.).

Поляк искони сыт не тем, что он ест, а тем, что пьет.

Ну, а теперь, господа, чтобы индюк не сидел у нас голодный, пусть принесут и нам, и ему мнихов (одно из любимейших польских блюд в Литве).

Слыхал я, что монахи большие мастера на кур, индюков и баранину, так может статься они и нам порадеют.

Монахи, как мне кажется, люди и еще Божьи слуги, а потому голодным сидеть им не подобает. Подайте ж нам паштет, для накормления монахов. Пускай же монахи знают, что мы их не забываем, и отчитывают за наши грехи по четкам.

Однако ж знавал я одного монаха, который пил вино, так мне кажется, что не мешало бы дать напиться и нашим монахам.

Того, другого, понемножечку всего; закурим трубочки и станем смешить друг друга побасенками.

"Колокол", 1863 (1-е января), № 153.

Там же. № 154.

Там же.

Вообще позволительно сомневаться, что вряд ли под именем этого «Старообрядца» скрывался действительный старообрядец, а не кто-либо из людей близких редакции и вовсе незнакомых с бытом и настроением русского народа. Эта догадка нагляднее всего подтверждается тем деланным, нарочно придуманным языком, каким в действительности ни один русский человек не выражался. Для примера укажем хотя бы на такую наивную и крайне неумелую подделку как знахарь здоров я ("Общее Вече", № 12) взамен слова медик. Очевидно, сочинитель забыл или не домекнулся, что в нашем простом народе, для определения этого понятия, искони существует коренное русское слово лекарь.

"Общее Вече", № 11.

Курсив в подлиннике.

"Колокол", № 158.

"Колокол", № 167.

"Колокол", № 157.

Там же.

"Колокол", № 159. "Что за чудное свойство польского восстания, что оно очищает все, до чего коснется, даже Австрию и монастыри!"

"Колокол", № 158. "Плач".

Одна газета, описывая смерть капитана Грауерта, назвала его мучеником. Герцен, между прочими выходками по этому поводу, восклицает: "как удивятся в раю! Это первый святой по корпусу жандармов!" «Колокол», № 150.

"Колокол", № 164.

Там же.

"Общее Вече", № 16. — Выкликание духов.

"Колокол", № 163.

Там же.

Там же.

№ 166.

167.

"Колокол", № 163.

Там же.

"Общее вече", № 16.

"Колокол", № 169.

№ 167.

№ 168.

Герцен с самого начала своей пропаганды был почти исключительно орудием польских рук. В письме его к Чарнецкому ("Колокол" 1863 года № 159 — "Десятилетие вольной русской типографии в Лондоне") мы находим в этом отношении в высшей степени знаменательные признания. "В России никто не откликался на первые призывы "Колокола", — говорит он в этом письме, — но вот преждевременно состарившийся, болезненный Станислав Ворцель встрепенулся при вести о русской типографии; он помогал мне делать заказы, рассчитывал число букв, устраивал станок в польскойтипографии. Угасая, святой старик и перед смертию благословил еще раз наш труд своей умирающей рукой. Второй лист, выпущенный русской типографией в Лондоне, был о Польше. Крестьянское дело и польский вопрос сами собой легли в основу русской пропаганды. И вот с тех-то пор, любезный Чарнецкий, мы десятый год печатаем с вами без устали и отдыха. Помощь, которую вы мне сделали упорной, неусыпной всегдашней работой, страшно мне облегчила весь труд… В лице вашем польская помощь и участие в нашем деле не перемежались… Спасибо вам!.. И тем больше спасибо вам, что начала наши были темны и бедны. Три года мы печатали, не только не продав ни одного экземпляра, но не имея возможности почти ни одного экземпляра послать в Россию; кроме первых летучих листов, отправленных Борцелем и его друзьями в Варшаву, все печатанное лежало у нас на руках или в книжных подвалах благочестивого Paternoster R W".