Лазарь засмеялся - и хотел встать из-за стола. Но генерал удержал его:
- Нет, товарищ Рашевский, вы так не уйдете. - Лицо Лазаря стало серьезным. Он резко рванулся со стула, но рука генерала не разжималась. Еще есть выход, - сказал генерал. - Проводите нас к товарищу Брак, мы с ней поговорим.
- Это я могу сделать, - ответил Лазарь. Мы вышли с черного хода паштетной, пересекли улицу и попали в освещенный шестиэтажный дом с множеством квартир. На третьем этаже Лазарь остановился, отпер ключом дверь и пригласил нас войти. В гостиной, на диване, сидели две женщины и двое мужчин, - и мы издали увидели белые волосы товарища Брак.
Через полчаса Татьяна, закутанная в шубу, выходила из своей комнаты.
- Вы куда? - спросил Лазарь.
- Я скоро вернусь.
- Я не разрешаю вам.
- Я не просила у вас разрешения. Лазарь, дерзкий на язык и быстрый в ответах, смутился на этот раз.
- Простите.
И мы приехали на старую квартиру Татьяны Брак. Мать ее плакала от радости, целовала Татьяну без конца и упрекала:
- Ты меня пожалей, Танечка, ведь я же по тебе плакать буду. Ну, для чего мне жить, если тебя не станет? ,
- Не могу, мама, - сказала Таня, - нужно так, ничего не поделаешь.
Лицо матери скрылось в морщинах, она тихо заплакала. Генерал нахмурился, рассеянное отчаяние выразилось в его глазах. Вила глотал слюну, я смотрел в темное окно: невероятные узоры мороза искрились передо мной; из щели повеяло холодом.
- Ну, Христос с тобой, Танечка, - проговорила мать.
На обратном пути, подпрыгивая в санях, генерал много раз начинал:
- Ах, товарищ Таня... ах, товарищ Таня... - но от волнения так ничего и не сказал.
- Поговорил, нечего сказать, - насмешливо пробормотал Вила. Генерал разъяренно повел на него глазами, но Вила быстро отскочил.
- Твое счастье, - сказал генерал, успокаиваясь. - Пойми, Вила, жалко.
Потом боевая дружина анархистов-террористов покинула наш город. Это совпало с приходом войск Красной Армии. Они появились в белом утреннем тумане, после пустынной, выжидающей ночи, наводнили город мохнатыми, заиндевевшими шкурами лошадей, плоскими носами солдат, красными звездами комиссаров и накрашенными лицами проституток, высыпавших на улицы в этот поздний для проституток час. Полки пестро одетых людей проходили мимо заколоченных магазинов; гордые знаменосцы волокли на плечах тонкие палки с кусками красной материи; торжествующие офицеры, с расплывающимися от удовольствия лицами, шагали вне строя, по тротуару, и любезно улыбались чувствительным взглядом горничных, кокоток, торговок с красными руками и хриплыми глотками. В городе шла суетливая толкотня: через несколько часов было ревизировано много зданий, застучали на машинках легионы девушек, представлявших из себя идеальное соединение ленточек губ, веселеньких носиков и глазок и всякого усердия в службе пролетариату и интернационалу, этим загадочным иностранным словам, в которых, впрочем, ремингтонистки не обязаны разбираться. Это была армия советских святых: мы с генералом любили ее за бездумность, за непонимание многих вещей, за то блаженное неведение и душевную простоту, которые служат контрамарками для входа в гигантские цирки царства небесного. Вила, более требовательный, презрительно называл ремингтонисток половыми функциями государственного аппарата. Город покашлял, повздыхал - и вновь зажил прежней жизнью; но мы уже не могли обрести нашего спокойствия: товарища Брак с нами не было.
Она ехала в это время на своей лошади, рядом с Лазарем Рашевским, по снежным дорогам - на юг. Вила сообщил нам об этом, так как один из его знакомых рабочих сказал ему, что отряд товарища Брак выехал из города в ночь на первое января. По обыкновению, мы сидели у генерала и разговаривали, но после слов Вилы мы замолчали. Не знаю, о чем думал генерал, я уверен, во всяком случае, что каждая его мысль была редактирована в самых любезных выражениях. Вила встряхивал головой и, выпрямляясь, глядел перед собой стеклянными бессмысленными глазами.
А я думал об амазонках. Еще тогда я чувствовал нелюбовь к олеографическому героизму этих воинов в юбках, - но о товарище Брак я думал иначе. Судьба втиснула ее в нелепую и жестокую дребедень батальной российской революции, но ее собственный образ оставался для меня непогрешимым. "Товарищ Брак! Я призываю в свидетели генерала Сойкина и учителя Вилу:
нас нельзя упрекнуть в нерыцарском отношении к вам". Я пробормотал эти слова, огорченный генерал поднял голову и сказал:
Читать дальше