- Что же Головин здесь делает? - спросил я того же Голынского, о котором упомянул.
- Плохо ему; он сделался брокантером, менялой, покупает скверные картины, надувает ими дураков, а большей частью сам бывает надут... Стареет, брюзжит, пишет иногда статьи, которые никто не печатает, не может вам простить ваши успехи... и ругает вас на чем свет стоит.
...Сношений между нами не было с тех пор. Но через годы, когда всего менее ждешь, - получается письмо... то с предложением примириться, по просьбе каких-то поляков, то с какой-нибудь бранью. С нашей - ни слова ответа.
Я вздумал, как ни скучно, записать наши похождения и для этого развернул уцелевшие письма его. В то время как я взялся за перо и написал первые строки, мне подали письмо руки Головина. Вот оно, как достойный эпилог:
Александр Иванович!
Напоминаю .я Вам о себе редко, но разнесся слух, что вы "умываете себе руки" и сходите с колокольни.
По-моему, не берись за гуж, а взявшись за гуж, не говори, что дюж.
Ваши средства вам позволяют издавать "Колокол" и при потере. Если можно, поместите письмо, при сем приложенное.
Головин. (396)
Г-ну Каткову, редактору "Московских ведомостей" Милостивый государь!
Извините меня, если я не знаю вас ни по имени, ни по отчеству, знаю вас только за вашу слепую ненависть к полякам, в которых вы не признаете ни людей, ни славян, знаю также за ваше незнание европейских вопросов.
Мне говорят, что в вашем журнале была фраза:
"Дерптское перо сожалеет об России и утопает в ничтожестве" или нечто подобное. Я жалею Россию, жалею опричничество и неурядицу ее, жалею дворянство, которое принуждено делать фальшивые ассигнации и фальшивые билеты лотерейные, так что в настоящую минуту представлено три билета, выигравших сто тысяч рублей, и никто не может отличить, который настоящий, жалею упивающихся крестьян, ворующих чиновников и священников, врущих вздор; но я знаю, что на Руси не красно жить.
Угодно было его величеству не велеть мне прописать в паспорт глупый чин, добытый мною в университете, и я записал в его формулярный список титул благонамеренного, который ему и остается, так что написанное пером не вырубается и топором.
Украли у меня отечество за политическую экономию; я вспомнил, что я человек прежде нежели русский и служу человечеству - поприще гораздо большее, нежели служба государственная, которую мне возлагали в обязанность.
В моих глазах я не упал, а поднялся. Слышал я, что если б приехал, то заперли бы меня в дом умалишенных; но надо было бы выпустить много крови, чтоб ослабел мой мозг, - операция, известная под 53 градусом северной широты против людей, которым есть с чего сходить.
Имею честь быть ваш покорный слуга.
Ив. Головин. Париж, февр. 1166. (397)
1 Скажите просто: русский полковник желает видеть. - Господин никогда не принимает по утрам и.. - Завтра я уезжаю. - Ваше имя, сударь? - Да вы скажите, русский полковник (франц.).
2 В чем дело? - Это вы? - Да, это я (франц.).
1 Где мой экипаж? (от франц. On est mon cabriolet?)
2 Я, разумеется, не говорю о двух-трех эмигрантах. (Прим. А. И. Герцена.)
3 "Колокол", 1863 год. (Прим. А. И. Герцена.)
4 Милый В - ский попадал в удивительные просаки с английским языком. "Отсюда, - говорил он моему сыну, - судя по карте, недалек Кев?" - Я не слыхивал такого места. - "Помилуйте, там огромный ботанический сад и первая оранжерея в Европе". - Спросим у садовника. - Спросили, и он не знает. В ский развернул план. - "Да вот он возле самого Ришмон" - Это был Кью. (Прим. А. И. Герцена.)
5 "Былое и думы", часть I. (Прим. А. И. Герцена.)
6 страшно вымолвить (лат.).
7 судилище (от старонем Vehme).
8 непреклонностью (франц.).
9 Писано в 1864. (Прим. А. И Герцена.).
10 Оставляются до полного издания. (Прим. А. И. Герцена.).
11 заочной (лат.).
12 Историю Трувеллера изложить стоит. В 1861 явился к нам молодой моряк; лет за десять перед тем я знал его мать в Ницце и помнил его мальчиком. Как его воспитывали, можно судить по тому, что лет восьми или девяти он говорил, что после бога и отца с матерью он никого не любит больше Николая Павловича.
- За что же вы его так любите? - спрашивал я его шутя,
- Он мой законный государь...
Дух такой в воспитанье, может, развили после 1848, - прежде ничего подобного у нас не было, и дети воспитывались равно без православия и самодержавия.
Жизнь излечила молодого человека. Он приехал к нам очень грустный и озабоченный. У него умер отец - и умер под судом, обвиняемый в разных злоупотреблениях по делу московской железной дороги. Он был новгородский помещик и взял какие-то подряды. Сын был уверен в невинности отца и решился во что б ни стало восстановить доброе имя его. Все, что он пробовал а России, не удалось ему, и он явился к нам с портфелем бумаг, контрактов, сенатских записок, экстрактов. Разобрать их и составить из них записку для "Колокола" было дело не шуточное. По счастью, оказалось, что Трувеллер - товарищ по университету Кельсиева, ему-то и поручили мы ее составление.
Читать дальше